– Не пугайте, – сказала Ольга, собрав всю отвагу. – Если бы вы могли мне что-то сделать, давно бы сделали. А вы только грозите с полотна… Кстати, почему мне? Я-то вас ничем не обидела, меня вообще не было на свете, когда…
Его лицо вдруг изменилось – словно бы он пытался выйти из созданного художником образа – задергалось в странной гримасе, как будто накрепко сшитое нитками, которые теперь он движениями мускулов пытался порвать. И это было довольно жутко.
– Эжени, – сказал вдруг Бонапарт. – Ты меня совершенно не помнишь? Нисколько? Это неправильно, Эжени, я никогда не верил всем этим глупостям… Это же ты…
Он придвинулся вплотную, схватил Ольгу за плечи, бесцеремонно притягивая к себе, воздух стал по-настоящему морозным, так что показалось, будто вокруг мечется вихрь снежинок. Ледяные губы коснулись ее щеки, волос, губ.
Ольга отчаянно вырывалась, совершенно так, как если бы имела дело с живым бесцеремонным наглецом, распустившим руки под влиянием горячительных напитков и законченного беспутства.
– Ступайте вы… откуда пришли! – вскрикнула она отчаянно, вздрагивая от пронизывающего холода и ледяных прикосновений. – Да воскреснет Бог и расточатся… Никакая я не Эжени, понятно вам? С чего вы взяли? Пустите!
Глава вторая
Загадки остаются
Внизу громко хлопнула дверь, послышались уверенные, веселые голоса – это общество возвратилось с балета. В следующий миг произошло нечто непонятное, больше всего похожее на порыв ветра, пронизанного несущимися снежинками и россыпью искр, – и Ольга обнаружила, что осталась в совершеннейшем одиночестве. Если только рядом с ней и в самом деле кто-то был совсем недавно. Пламя многочисленных свечей слегка подрагивало – но это можно было приписать и ветерку, ворвавшемуся в парадную дверь следом за хозяином и гостями. В коридоре было пусто, и, насколько Ольга могла разглядеть с того места, где так и стояла, прижавшись к стене, на картине все обстояло по-прежнему: император указывал цепенеющей рукой куда-то в пространство, а сподвижники стояли в прежних позах.
Не было особенного страха, разве что досада: знакомый и уютный дом вдруг повернулся к ней неожиданной стороной. Пытаясь перевести дух и все еще чувствуя пронизывающий холод – что, конечно же, было самовнушением, – она подумала, что в жизни не слышала ничего касаемо оживающей картины даже от самых болтливых дворовых, любивших почесать язык о выдуманных ими самими привидениях. Как расценить этакие новшества, непонятно. Бригадирша должна знать, как никто другой, следовало бы с ней поговорить, она обожает повествовать о старых временах… вот только, как выяснилось, кое о чем старательно умалчивает…