Насторожилась ещё больше: не заболела ли Марго? Не похоже на неё. Беспокойство нарастало быстро. Стремительно переодевшись, я выскочила из детской и понеслась на поиски подопечной. Маргарита обнаружилась на кухне. Девочка спокойно сидела за накрытым столом и с удовольствием уплетала горячие пирожки. Я облегчённо выдохнула и, улыбнувшись, поздоровалась:
— Доброе утро!
Анна Васильевна, колдующая над плитой, обернулась и, неожиданно вздрогнув, выронила сковородку. В стороны полетели брызги масла, задорно поскакали по кафелю пирожки.
— Бог ты мой! — Под грохот посуды женщина прижала руки к груди. Странно посмотрела на меня. — Напугала!
Покачала головой и покосилась на Маргариту с немым укором, но девочка как ни в чём не бывало уплетала пирожки. На меня не смотрела, но я видела, как искрятся весельем глазёнки девочки. Вот чертёнок! Что она сотворила? Сердце дрогнуло, я схватилась за волосы и облегчённо выдохнула: причёска неизменна, уже хорошо.
— Доброе утро, — вошёл на кухню Лаврентьев, и я поспешно опустила голову, скрываясь волосами: раз с причёской всё в порядке, значит, что-то не так с лицом.
— Доброе, — ворчливо отозвалась Анна Васильевна, не отрываясь от уборки.
— Папа! — радостно бросилась к отцу Марго.
— Я завтракать не буду, — обнимая дочь, проговорил Лаврентьев.
— Кто бы сомневался, — не меняя тона, пробурчала Анна. Поднялась и, вывалив в мойку сковороду и испорченные пирожки, посмотрела на босса. — Выглядите хуже Любы! Вон какие тени под глазами. Всю ночь работали? Не бережёте себя.
— А что с Любовью Алексеевной? — заинтересовался мужчина и, принимая из рук дочери пирожок, повернулся ко мне.
Я сжалась, не желая поднимать голову и показываться боссу. Вот точно ничего хорошего мне подопечная не сделала. И в тот же миг одёрнула себя: а почему я должна прятаться? В чём моя вина, чтобы скрываться? Да, я няня, и, возможно, мне пока не особо удаётся моя работа, но он-то отец! И не должен спускать дочери с рук выходки, хоть и привык это делать. Для начала — пусть увидит, что творит его ненаглядная Маргарита.
Я выпрямилась, цапнула со стола угощение, спокойно откусила и, жуя, повернулась к Лаврентьеву. Тот, глянув на меня, подавился и, закашлявшись, посмотрел на дочь. Маргарита, откровенно улыбаясь, переводила взгляд с отца на меня, явно наслаждаясь и своим художеством, и реакцией мужчины. Лев Сергеевич, с трудом откашлявшись, положил недоеденный пирожок на тарелку и прохрипел: