Дома из телевизора милая девушка, чем-то похожая на работницу «Травяной жизни», долго размахивала рукой около карты Москвы и области, вещая что-то про северный фронт и циклон. Подведя итог, она наконец простым русским языком объяснила, что ночью в Москве температура понизится до тридцати градусов ниже нуля и останется таковой днем, прибавив к себе северный ветер с какими-то немыслимыми порывами. Я в это время пила чай и не осознавала признаков катастрофы.
Вся глубина пропасти открылась только на следующий день, когда Вано поставил меня на точку. В этот момент даже в его глазах читалось изрядное сомнение. Но я только вышла из теплого метро и была полна радужных планов. К обеду мои мечтания кончились. И все остальное тоже. Терпение, жажда выжить, потребность в тепле. Я стояла около дороги со стойкой цветов. Внутри стойки горели свечи, так что цветам было вполне тепло, а вот мне… От холода я начала тихо завывать, прыгать вокруг будки и бубнить попсовые песенки себе под нос. «Ой мороз, мороз, не морозь меня!» К обеду я захотела залезть внутрь к цветам, но не смогла из-за своих нецветочных габаритов. В перерыв я грелась у пепси-стойки на выходе со станции «Медведково».
– Дайте мне очень горячий чай, – гордо потребовала я, имея финансовую возможность только на него.
Чай упал в обледенелые внутренности и моментально сам охладился до той же температуры.
Остаток дня прошел в бреду. Я на автопилоте ввинчивала цветки в полиэтилен и совала их в руки теплых, выскочивших на секунду за букетом автомобилистов и снова впадала в анабиоз. В одном мне повезло. Природная способность к устным расчетам и достаточная жировая прослойка на теле позволили мне выстоять и отбыть домой с тремястами рублями зарплаты и лишней сотней.
– Это тэбэ прэмия за морозоустойчивость, – с трудом выговорил Вано, который никак не ожидал, что я додержусь.
Всю следующую неделю я, не стесняясь, заворачивалась во все имеющиеся в доме носки, рейтузы и свитера, брала с собой одеяло, валенки и термос. А также освоила с помощью Вано житейскую приколку «стальная гвоздика». Вано давал мне гвоздички с отломанными головками, а я накрепко насаживала их на тонкую иголочку, верх в головку, а низ в стебель. Затем «стальная гвоздика» умело маскировалась в большом букете и шла как целая. Таким образом, с каждого сварганенного цветка я получала пятьдесят рубликов сверху. Моя совесть, отмороженная московской зимой, молчала. А вечером я заглушала ее стопочкой коньяку. Таким образом я сохраняла нетронутой свою природную нравственность.