А мы тут лососину лопаем. Кофе по-венски пьём. Веселимся и
ликуем. Будто и не комсомольцы, а дореволюционная молодёжь
буржуазного происхождения.
И ничуточки не совестно, вот что непонятно.
— Вы там, поди, Солженицына клеймить будете, — сказал я
девушкам. — И по комсомольской линии, и по писательской.
— Будем, конечно. А что?
— Нет, ничего.
— Ты говори, говори. Мы тебя знаем, в простоте слова не
скажешь.
— Просто странно это. Какую газету не откроешь — все его
осуждают. Доярки, комбайнеры, космонавты, писатели. Даже
удивительно, откуда они вообще знают о Солженицыне, не говоря уж о
его текстах. Для того, чтобы осуждать, знать не обязательно?
— И что ты предлагаешь?
— Я предлагаю подумать, как нам помочь Чили.
— Да как им там поможешь, — сказал Антон. — Испанский вариант. В
тридцать шестом году в Испании к власти пришли левые, а местные
фашисты при поддержке мирового фашизма совершили переворот. Теперь
то же самое. Только вместо Франко Пиночет.
— И?
— Тогда в Испанию Советский Союз поставил сотни танков и
самолетов, а уж пушек, пулеметов и винтовок не счесть. И по стране
собирали деньги — на продукты, медикаменты, — продолжал Антон.
— Ты что, предлагаешь организовать сборы теплых вещёй? —
спросила Ольга. — Так дела теперь не делаются.
— Не предлагаю. Где мы, а где Чили.
— Куба тоже неблизко, а ведь помогаем же, — сказал я.
— Куба сражается. Испания три года сражалась. А в Чили в неделю
всё кончилось.
— И что из этого следует? Из этого следует, что фашизм никуда не
делся. Он маскируется, но в любую минуту готов вцепиться в горло,
только подставь. Пока жив капитализм, жив и фашизм. Об этом нужно
не забывать.
— Чижик, ты что, оперу собираешься новую написать? — спросила
Пантера.
— Нет. Как говорит Антон, где мы, а где Чили... Что я знаю о
Чили? Ничего. Что я знаю о чилийских коммунистах? Тоже ничего. Не
общие слова, а конкретно — как они живут, что едят, что читают, как
работают, как отдыхают? Не знаю. И о фашистах чилийских ничего не
знаю. И, главное, о народе чилийском ничего не знаю: почему испанцы
сражались с фашизмом, а чилийцы — что-то не слышно? Потому не опера
получится, а трень-брень на гусельках. Нет, не собираюсь.
— А что собираешься?
— Ну, представьте: живет себе паренек Петя, горя не знает, а ему
вокруг твердят: Солженицын такой, Солженицын сякой... Петя и
думает: нужно бы и самому почитать этого Солженицына, видно, сильно
пишет, раз о нём только и говорят. И начнет читать. А если написано
с умом, может и зацепить.