— Хорошо. Я буду держать тебя в курсе всего, что происходит.
— Что ещё?
Суровый посмотрел на Руслана, злясь, что глаза то и дело наполняются какой-то мутной жидкостью. Видно, он совсем плох и не стоит даже просить, чтобы ему показали в зеркале отражение.
— Наша ювелирка, там, где центральный офис. Её грабанули в тот же день, когда произошла авария.
— Не может быть.
— Может. Сам знаешь, что это был санитарный день.
— Как грабанули? Не томи! Хочу знать подробности.
— У воров были коды отключения сигнализации. Они просто вынесли самые ценные вещи и распилил сейф у тебя в кабинете.
Суровый выматерился вслух. Однако помрачневший вид Руслана подсказал, что это ещё не самая плохая новость на сегодняшний день.
— Нашли того, кто это сделал?
— Нашли, — глухо произнёс Руслан. — Тебе точно не понравится, что я скажу. Это была Настя.
Суровый сухо рассмеялся. Щекам было больно. Но он всё же рассмеялся, представив стройную, нежную Настю в чёрной балаклаве и с мешком награбленного добра за плечами. Чёрт, она же такая хрупкая! Эта малышка и пистолет бы не смогла удержать в своих узких, тонких пальчиках!
Однако Руслан не разделял веселья Сурового и смотрел на него предельно серьёзным взглядом, в глубине которого даже промелькнуло сочувствие. Суровый резко оборвал свой смех.
— Ты путаешь. Настя не могла обчистить ювелирку.
— Она не грабила. Она лишь дала наводку.
— Уверен?
— Именно с её телефона были отправлены сообщения с кодами от сигнализации.
— Какие есть доказательства?
— Сообщения были стёрты с её телефона сразу же после отправки. Но в сети мобильного оператора всё сохраняется. Сообщения восстановили. Все они были отправлены с телефона Насти.
В груди заныло так сильно, что отдало глухой болью в рёбра и грудную клетку сжало, сдавило изо всех сил. Стало невозможно дышать, и перед глазами на несколько долгих, томительных мгновений повисла темнота.
— Кому и когда она сообщала?
— Телефон отследить не удалось. Я дал ориентировку по ломбардам. Но вряд ли тот, кто это сделал, сунется в ломбарды. Ценности слишком приметные. Скорее всего, его уже нет в нашей стране, рванул в союзные, а там…
Руслан пожал плечами. Суровый нахмурился бы, если бы мог. Сейчас мышцы лба не двигались, да и вся мимика была атрофирована, намертво стянута заживающими ожогами. А там, где по его ощущениям, не было ожогов, всё равно были бинты, мешающие привычной мимике. Раньше Суровый и не задумывался, что даже хмуриться — это так непросто. Сейчас лицо словно находилось в гипсовом слепке, и это ему очень сильно не нравилось. Вынужденное бездействие раздражало.