– Тогда я совсем ничего не понимаю. Зачем мы сейчас втроем сошлись здесь? Должен ведь быть какой-то смысл, цель, сверхзадача?
– Вполне возможно. Только нам об этом не сказали. Вам, предположим, нужно было увидеть меня нынешнюю, чтобы с учетом этой встречи как-то иначе вести себя там, где вы сейчас пребываете. Мне – убедиться, что змея в очередной раз укусила собственный хвост.
Шульгин же… Тут я пас. Или действительно простая случайность, незапланированное пересечение мировых линий, или – ход, последствия которого не нам знать… Так что прощайте, Лихарев. Живите по инструкции, ничего лучшего вам посоветовать не могу. И, мне кажется, впредь вам следует избегать контактов с господином Шульгиным и ему подобными. Ничего хорошего такое общение не принесет, а потерять вы можете гораздо больше того, что имеете сейчас. Это я говорю вовсе не как бывший руководитель Проекта, просто как достаточно умудренная жизнью женщина.
Все беды начались после того, как одна из нас вообразила себя одной из них.
Еще раз – прощайте…
И без какого-либо действия со своей стороны, без произнесения формулы и включения блок-универсала Валентин осознал себя вновь стоящим в дверном проеме из кабинета в мастерскую. Пол под ногами слегка покачивался, и мутило так, будто накануне он пил, не закусывая, неразведенный спирт. А на самом деле – не больше двух бутылок шампанского в обществе прелестной молодой коммунистки, сотрудницы отдела литературы на иностранных языках Ленинской библиотеки.
Девушка, безусловно, была «из бывших», но тщательно замаскировавшаяся. Не может выпускница рабфака, сразу после него – института имени Мориса Тореза абсолютно свободно владеть французским и иметь такое точеное, гибкое тело. Она принесла в ридикюльчике[8] «Камасутру» парижского издания 1899 г., и они увлеченно переводили ее на русский, часто смеясь и пытаясь выяснить, действительно ли это техническая инструкция или всего лишь плод болезненного воображения отставного евнуха из гарема джайпурского магараджи.
Кое-как совместив события минувшей ночи и последних минут, Лихарев бросил на диван «маузер», стянув сапоги и гимнастерку, снова прошлепал босиком на кухню. Хитро улыбаясь, снял с руки браслет гомеостата, после чего извлек из буфета очередную бутылку коньяка, набулькал себе в обычный «тонкий» стакан гораздо больше половины (а что, государь Александр Третий Александрович на меньшие дозы не разменивался), выцедил сквозь зубы. Не спеша, прислушиваясь к ощущениям. Если отпустит, значит, он – еще он. Если нет – на этот случай у него ответа не было приготовлено.