Война между Пип и ее матерью продолжалась до вечера. Обед проходил в гробовом молчании. Обеим было не по себе. Наконец, заметив, какое у Пип лицо, Офелия не выдержала:
– Ради всего святого, Пип, что в нем такого, в этом человеке?! Ведь ты едва знаешь его!
– Согласна. Но я люблю рисовать с ним. А он ничего не имеет против. Иногда мы разговариваем, иногда просто рисуем. Мне нравится быть с ним, ну как ты не понимаешь?!
– Вот это-то меня и тревожит. В конце концов, он тебе в отцы годится. Что он мог в тебе найти? Это… это как-то неестественно.
– Может, он просто скучает по своим детям. Я не знаю. Может, я ему понравилась. Мне кажется, он тоже одинок… – «Как и я», – хотелось добавить Пип, но она прикусила язык. Она тоже могла быть упрямой, если нужно. А сейчас она намерена твердо стоять на своем.
– Если тебе так уж хочется с ним рисовать, может, как-нибудь сходим вместе? Впрочем, не думаю, что он будет рад меня видеть.
После всего, что она ему наговорила, просто чудо, как он не запустил в нее подрамником! Немного успокоившись, Офелия принялась гадать, не зря ли она набросилась на него. В конце концов, она ведь чуть ли не обвинила его в попытке соблазнить ее дочь! Но, увидев их вместе, она так испугалась, что потеряла голову. В общем-то, в какой-то степени ее можно понять. Конечно, нужно было разговаривать помягче…
– Мам, так можно мне видеться с ним? – с робкой надеждой в голосе взмолилась Пип. – Честное слово, я никогда не пойду к нему домой! Да ведь он мне и не предлагал. – Ему и в голову не пришло это сделать.
– Посмотрим. Дай мне подумать. В конце концов, – трезво заметила Офелия, – после всего случившегося он, может быть, и сам не захочет, чтобы ты приходила.
– Я могу передать, что ты извиняешься, – с готовностью предложила Пип.
– Может быть, будет лучше, если ты возьмешь с собой Эми. А я приду попозже и извинюсь. Надеюсь, он будет удовлетворен.
– Спасибо, мам! – обрадованно воскликнула Пип. Глаза ее вспыхнули. Это была огромная победа!
Позже вечером они вдвоем спустились на берег моря, и Пип, едва сдерживая радость, помчалась по пляжу. Вслед за ней несся Мусс. Офелия сразу же отстала, гадая, что ему сказать. Она решилась только ради Пип.
Но когда они подошли к тому месту среди дюн, где обычно сидел Мэтт, там никого не было. Ни следов от подрамника, ни от стульчика, на котором он всегда сидел. На самом деле Мэтт, расстроенный и злой, в этот день вообще не ходил рисовать. Он проторчал весь день дома с книжкой. Настроение у него настолько испортилось, что ему не хотелось даже выходить в море, что уж совсем было на него не похоже. Офелия с дочерью долго сидели на песке друг подле друга, и Пип рассказывала матери о Мэтте. Наконец они, взявшись за руки, вернулись домой. Впервые за долгое-долгое время Пип почувствовала, что они с матерью снова близки. И тихо радовалась про себя, что ей удалось-таки убедить мать извиниться.