«Только не Гилгит, только не Снежинка, только не она», – думал юноша. Все молитвы вылетели у него из головы. Да и каким богам молиться, когда твоя жизнь, твоя вера стремительно летят в Нижние миры?
«Милостивый Хозяин и Неумолимая Хозяйка… Нет, только не Двуединому. Что просить у божества Смерти, кроме избавления от душевных мук?»
Кенард посмотрел на эльфа, но тот ответил прозрачным ледяным взглядом.
«Альс знал, – догадался Кенард. – Знал с самого начала». Потому и стал его опекать, именно его.
Только слепой не видел, как молодой человек относится к баронской дочке.
«Нет, только не Гилгит!»
Дверь в светелку девушки была закрыта изнутри. Барон постучал, сначала осторожно, потом кулаком.
– Гилгит, открывай! Это я, твой отец!
Ответом было молчание и шелест одежд.
– Открывай, кому сказано, сучья дочь! – взревел Крэнг, налегая плечом на косяк.
Альс наблюдал за всем происходящим с хладнокровием, достойным всех его предков, вместе взятых. Его сейчас беспокоила не забаррикадировавшаяся в своих покоях некромантка, а молодой рыцарь, на котором не только лица не было, на нем ничего не было. Жалко, конечно, когда высокие чувства рушатся таким чудовищным образом.
– Надо ломать двери, пока она чего не учинила, – предложил эльф. – Давайте, милорд. Раз, два…
На счет «три» дверь с треском слетела с петель, и мужчины ввалились внутрь. Кен и не заметил, как в руках у эльфа оказались мечи. Гилгит стояла на большом сундуке, вжавшись в угол, оскалившаяся, как волчица. Руки ее были замотаны пропитанными кровью тряпками. Эти окровавленные пальцы с кусками облезшей кожи намертво приковали внимание Кенарда. Гилгит времени даром не теряла. Хоть ей и было жутко больно, но она крепко держала в одной руке нож, а в другой за косичку на макушке маленькую девочку лет четырех, ребенка кого-то из прислуги. Нож находился прямо под подбородком ребенка, и по тощей шейке уже текла тоненькой струйкой кровь.
– Ах ты сука, – прошелестел одними губами лорд Крэнг. Голос ему отказал.
– Гилгит, ну зачем? – растерянно спросил Кенард.
Девушка рассмеялась. Нет, не заплакала, не повалилась родителю в ноги, авось простит, нет, она оскалила белые ровные зубки, как снежная лисичка, и разразилась заливистым радостным смехом. Зазывным, очаровывающим смехом, от которого у Кенарда заныло под ложечкой.