– Очень романтично! – фыркнул он.
– Нет, как ни странно, ты совсем не казался романтичным.
Пенни снова обернулась. Он по-прежнему стоял в арке, прислонившись к стене. Она едва могла различить его профиль, но не выражение лица.
– Ты был… напряжен. Почти пугающе напряжен. И не видел никого, кроме своей семьи. Направился прямо к родным… и стук каблуков отдавался эхом от стен.
Она немного помолчала.
– Даже не столько ты, сколько их реакция почти утвердила меня в моих подозрениях. Твоя мать и Джеймс не ожидали увидеть тебя, и были так благодарны, что ты смог приехать. Они знали. А вот твои сестры ожидали тебя и почти не удивились твоему появлению. Они не знали. Позже ты объяснил, что тебя задержали и ты должен немедленно ехать в полк. Куда именно, не сказал, но все предположили, что ты собрался в Лондон или на юго-восток. Ты намеревался ехать вечером. Но чуть позже разразился страшный ливень, и дороги развезло. Однако утром тебя уже не было.
Она слабо улыбнулась.
– Не думаю, чтобы кто-то, кроме контрабандистов, понял, что твое появление и исчезновение совпадает с приливами и отливами.
Чарлз не ответил. Минуты шли, и молчание тянулось: то самое, спокойное, ничем не прерываемое молчание, которое они часто делили раньше. Словно, как в детстве, опять сидели на дереве, разглядывая окружающий мир.
– Ты удивилась, что я не прибыл на похороны Джеймса. Она вспомнила, что испытывала тогда. Скорее тревогу и беспокойство, чем удивление.
– Я знала, что ты приедешь, если сумеешь, особенно потому, что смерть Джеймса оставила твою мать и сестер в полном одиночестве. Мне было очень жаль твою мать. Всего за несколько лет она похоронила мужа и двух сыновей. Кто бы мог предвидеть подобный ужас?! И все же в тот раз она не ожидала тебя. И не удивилась, когда ты не приехал. Она беспокоилась. Очень беспокоилась, но все списали это на скорбь по сыну.
– Кроме тебя.
– Я слишком хорошо знаю твою мать, – вздохнула она и сухо добавила: – И тебя тоже.
– Согласен.
Он выпрямился, и она услышала, как изменился его голос.
– Если ты так хорошо меня знаешь, почему же не решаешься сказать мне, что успела выведать?
– Потому что я совсем не знаю тебя теперешнего.
– Ты знала меня всю свою жизнь.
– Нет. Только пока тебе не исполнилось двадцать. Теперь тебе тридцать три, и ты изменился.