– Витя? –
только и смогла вымолвить потрясенная Маша. – Что ты здесь
делаешь?
А Петр
Евгеньевич тем временем по инерции нажал кнопку записи.
***
2010 год
Виктор спал
эту ночь плохо.
Сначала ему
снилось, будто он едет в каком-то переполненном трамвае, люди
вокруг стоят сплошной стеной, а среди них он видит школьника,
зажатого так плотно, что тому буквально нечем дышать. Откуда-то он
знал, что этому мальчику нужно скоро выходить, но угрюмые лица не
оставляли ни единого шанса покинуть салон. От бессилия им овладела
дикая ярость – поднявшись на цыпочки и собравшись с духом, он
крикнул: «Пропустите! Пропустите человека!»
Толпа
вздрогнула, люди начали озираться, высматривая источник голоса,
затем расступилась и мальчик стремглав выскочил из
трамвая.
Он
проснулся в мокрой от пота постели, потом долго лежал, вслушиваясь
в ночные звуки и снова уснул – на этот раз крепко.
Когда он
проснулся в следующий раз, комнату уже залило солнце.
Виктор
вскочил по привычке – почувствовав, что пропустил утреннюю тюремную
проверку. Повернув голову, он увидел большой деревянный шифоньер и
улыбнулся.
Потом он
вспомнил прошедший вечер и нахмурился.
Какой-то
мальчонка ответил ему на сообщение? Или показалось?
Виктор
достал магнитофон, подсоединил к сети, отмотал бобину в самое
начало и, задумавшись на мгновение, включил запись.
– Товарищи!
Разрешите от лица экономического отдела прачечного комбината
поздравить вас с днем работника легкой промышленнос…
Хриплая
старческая речь прервалась затяжным кашлем. А потом все
стихло.
2010 год
– Черт!
Черт! – Виктор в сердцах стукнул по крышке магнитофона и тот, издав
странный звук, остановил воспроизведение. – Что еще за
экономический отдел? Кто это?
Он обхватил
голову руками.
«Что я
наделал?» – предательская мысль холодком пробежала по
позвоночнику.
Дрожащими
руками он нажал кнопку перемотки.
Магнитофон
задумался на мгновение, затем пленка пришла в движение, и почти
заполненная правая бобина начала быстро опустошаться.
Виктор сел
на табуретку возле стола и, глядя, как вращается механизм, как
струится тонкий трепещущий целлулоид, задумался.
Почему он
ничего не помнит? Почти никаких воспоминаний о том периоде жизни у
него не осталось и уж точно он не помнит, чтобы в детстве слушал на
магнитофоне голос какого-то странного мужчины. Такие воспоминания
должны были врезаться в память – но ничего, ни единого проблеска,
обрывка, каких-то то косвенных свидетельств не было и в
помине.