Доктор
пожал плечами.
– То, что
случилось недавно, вы помните очень хорошо и рассказали чуть ли не
дословно: как защищали девушку, как вас обвинили в нанесении тяжких
телесных повреждений, приведших к смерти. Рассказали про суд, про
то, как вас предала девушка, которую вы защищали. Приговор, срок и
этап, колонию, как, несмотря ни на что, удалось выживать последние
семь лет… – доктор сделал паузу, потом присел рядом с Виктором на
кушетку. – Про маму, которая ждала вас и не дождалась… как потом
пересмотрели приговор по новым обстоятельствам и вас выпустили… про
магнитофонные пленки в шкафу и голос, который услышали…
Но вы
просили узнать, почему тот мальчик, которым вы были – ничего не
помнит. Почему в вашей памяти не осталось и следа от тех событий,
будто их вовсе не было.
Виктор
повернулся и посмотрел на доктора. Сердце учащенно билось, будто бы
человек, сидящий рядом, подошел к той самой черте, за которой
простиралась Terra Incognita – пропасть, черная и бездонная, но –
отнюдь не пустая. Виктор нутром чувствовал, что там, за этой чертой
кто-то есть. Смотрит на него долгим пронзительным взглядом, и
взгляд этот отнюдь не добрый. Монстр, прячущийся глубоко внутри
пещеры, поджидал его всякий день и час, в любое мгновение – где бы
Виктор не находился, чем бы не занимался. Хриплое дыхание жуткого
Цербера преследовало его неотступно. Он был на страже детской
тайны, ее свирепым хранителем и вечным соглядатаем.
– Господи,
– простонал Виктор. – Сколько же времени прошло?
Яков
Абрамович взглянул на часы.
– Четыре
часа тридцать семь минут. Признаться, я шокирован вашим рассказом.
Но еще больше я шокирован тем, что… ваш отец… Леша… Алексей
Петрович… я всегда думал, что это… простите, болевой шок, бред
тяжелораненого человека. В таком состоянии люди чего только не
говорят, особенно на войне. Да и в мирной жизни, когда я оперировал
уже в нашей городской больнице, бывало так, что больной вдруг,
неизвестно, по какой причине, вдруг выходил из общей анестезии,
иначе говоря, просыпался, и начинал нести такое, что у бригады
волосы вставали дыбом. Иногда на каких-то странных языках,
рассказывая вещи, которые явно с этим больным произойти не могли
никак, хотя бы потому, что за окном двадцать первый век, а он
говорит, например, про девятнадцатый… – доктор покачал головой. –
Алексей же находился в полном сознании, но… мне, как доктору, было
понятно, что без срочной помощи и донорской крови я не смогу долго
его удерживать… Он попросил хранить эту фотографию, которую вы
увидели на полке. Хранить и ждать того дня, пока кто-то не придет и
не узнает его. Он сказал, что такой день обязательно
настанет.