Садко виновато показал чудом сохранившуюся лыжную палку.
– Неважно, – махнул рукой Малюта. – Спишем.
Садко и Сусанин, удивленные безразличием начальства, удивленно переглянулись.
– Да, о чем это я? – замялся Скуратов. – Ага… Неминуемая утечка артефакта из реальности предотвращена. И по случаю успешного выполнения задания – всем амнистия. Рапорт напишу лично. Вас ознакомлю. В курилке рекомендую придерживаться его содержания неукоснительно.
Скуратов поднял глаза на Садко и внезапно обозлился.
– А если какая-нибудь сволочь… Повторяю, если какая-нибудь новгородская сволочь будет трепать языком – сгною в своих подвалах.
Сусанин и Садко переглянулись вторично и на этот раз облегченно: начальство пришло в себя.
– По местам! – заорал Скуратов, досадуя на себя за минутную слабость. – Поехали, милая.
Карусель, поднимая столб снежной пыли, завертелась. Необычный для этих широт смерч наблюдался обывателями не только уездного городка и окрестных сел, но даже и в Можайске. Однако лишь трое бывалых вояк на карусели могли слышать, как репродуктор исторг лирические слова древней песни про опытного партизана-моряка. Впрочем, налетевшая вьюга быстро стерла не только следы от карусели, но и развеяла грустное эхо:
Он шел на Одессу…
А вышел к Херсону…
– Это она про Богарне, – услышал Скуратов пояснения Садко.
…Пелена, белая пелена, сплошь сотканная из маленьких колючих снежинок…
– Ах ты, тройка-Русь, – шептал Малюта. – Вот зараза!
– На гауптвахту! – тихо просипел Владимиров, откидываясь на спинку своего антикварного кресла. – Обоих на гауптвахту! И гноить до особых указаний.
Громко говорить командир уже не мог, потому что сорвал голос, когда узнал, что виновниками переполоха оказались Хохел и примкнувший к нему Задов. Шкодливый тандем сработал на славу.
Но все по порядку.
– …Какие еще будут распоряжения? – уточнил Скуратов, кладя перед Владимировым на стол бланки записок об аресте Задова и Хохела. На них командир отряда должен был расписаться и проставить в пустых графах количество суток ареста.
Владимиров уже не мог даже шептать, а только зло сипел. Голос пропал. На бланке с фамилией Задова, рядом со своей подписью, он нарисовал виселицу.
– Повесить, а потом на гауптвахту? Зачем? – удивился обычно невозмутимый Малюта.
Владимиров скрипнул зубами и перечеркнул виселицу крест-накрест. Такому суровому командирскому решению предшествовал ряд событий.