– Я причинять боль не люблю, – сказал Аблойк. Тело у него было далеко не в таком экстазе, как раньше.
– Не одна только боль доставляет удовольствие, – ответила я.
Темные глаза прищурились с сияющего лица.
– Тебе для удовольствия не обязательно испытывать боль?
Я качнула головой, все еще чувствуя боль там, где Мистраль тянул меня за волосы.
– Нет.
Из темноты прозвучал бас Дойла:
– Мередит нравится грубость, но и нежность ей нравится тоже. Все определяется ее настроением и еще твоим.
Мистраль с Эйбом оба повернулись к Дойлу.
– Королеве на наше настроение плевать, – сказал Мистраль.
– А ей – нет.
Аблойк посмотрел на меня и медленно стал опускаться на меня – точно как в сеансе отжиманий, только на пути лежала я. Губы стража легли на мои раньше, чем ко мне прижалось его тело. Он поцеловал меня, и голубые линии вспыхнули неоном, а к ним добавились алые и изумрудные. Цветные линии вспыхнули на руке Мистраля, и линии эти будто из веревок были свиты, они притянули Мистраля к моим губам, а Аблойка стащили по мне ниже – теперь он полулежал на мне, полустоял на коленях.
Я хотела что-то сказать, но губы Мистраля накрыли мой рот, и ответила я единственным способом, что у меня оставался: подняла бедра навстречу ищущей руке Аблойка. Следующее, что я ощутила, – как его ладони сдвигаются мне на ягодицы. Как рвется в меня его тело.
Мистраль оторвался на миг от моих губ и то ли прошептал, то ли прорычал:
– Трахни ее, трахни же! Ну! – Последнее слово перешло в долгий выдох, завершившийся едва ли не воплем.
Аблойк вдвинулся в меня, и только с этого момента магия запульсировала в нем. Будто огромный вибратор – только теплый и живой, а еще к нему прилагались тело и разум.
И разум этот заставлял тело двигаться в ритме, не доступном простому механизму. Будто материализовавшийся свет входил в меня и выходил.
Мистраль опять схватил меня за волосы, запрокинул мне голову, и я уже не видела, как Аблойк творит во мне магию. Взгляд Мистраля испугал бы меня, будь мы наедине. Он поцеловал меня жестко, до синяков. Оставалось или открыть рот, или поранить губы о собственные зубы, и я выбрала первое.
Его язык вонзился в меня, словно он пытался сделать с моим ртом то же, что Аблойк делал ниже. Он всего лишь язык в меня всовывал, но так упорно, что рот мне пришлось открыть широко до боли. И так далеко в гортань, что я стала задыхаться, и он отстранился. Я думала, для того, чтобы дать мне отдышаться и проглотить слюну, но на самом деле – просто чтобы засмеяться в голос. Раскат типично мужского смеха вырвался из его губ и пробежал у меня по коже. И ему ответило эхо, этому смеху, – эхо, похожее на далекий гром.