Теперь я узнала густую белую шерсть кабана. Она все так же казалась невероятно мягкой. Но зверь задрал голову вверх, принюхиваясь, и вытянул хвост; пар от его дыхания клубился в воздухе. Это было плохо. Значит, он настоящий – или достаточно настоящий, чтобы меня сожрать.
Я затаилась, даже пальцем не шевельнула, наверное, – но кабан вдруг бросился ко мне, из-под его копыт летели комья снега.
Он надвигался, как огромная машина, как механизм. Неправдоподобно огромный, просто невероятно огромный. А у меня даже ножа не было. Я повернулась и побежала.
Кабан громко сопел у меня за спиной, стучали его копыта, взрывая мерзлую землю. Он завизжал – как еще назвать этот звук? Я оглянулась, не смогла справиться с собой. Юбка запуталась у меня в ногах, я упала и забилась в снегу, силясь подняться, – но юбка только запуталась еще хуже, мне не удавалось освободиться. Ни встать, ни убежать…
Кабан почти меня настиг. Пар клубами валил у него изо рта, копыта раскидывали снег, забрасывали снежную белизну черными комьями выбитой земли. Растянутый на целую вечность миг, когда смотришь на неумолимо приближающуюся смерть. Белый кабан, белый снег, белые клыки – все мерцает и переливается в лунном свете, и только черная жирная земля уродливыми шрамами пятнает белизну. Кабан опять издал ужасающий полувизг-полувопль.
На нем был такой мягкий зимний мех… Он останется таким же мягким, когда кабан растерзает меня на клочки и втопчет в снег.
Я шарила руками вокруг в поисках какой-нибудь ветки, корня, хоть чего-нибудь, чтобы ухватиться и встать. Что-то подвернулось под руку, я схватилась – и в кожу тут же вонзились шипы. Это были колючие лозы, густо повисшие между деревьями, и я поднялась, держась за них исколотыми руками, потому что больше держаться было не за что. Кабан настигал меня, его кислая вонь уже висела в воздухе, а я не хотела умирать, валяясь в снегу.
Из ладоней текла кровь, пачкая белое платье; мелкие алые капли сверкали на снегу. Лозы поползли у меня под руками, словно не растения это были, а что-то более живое. Дыхание кабана жаром окатило спину – и тут шипастые лозы разошлись, как створки двери. Мир закружился, а когда я взглянула опять – посмотреть, где я нахожусь, – я стояла с другой стороны завесы. Кабан с шумом таранил преграду, пытаясь пробиться ко мне. Какой-то миг я думала, что ему это удастся, но он застрял в шипах. Он уже не пробивался вперед, он пытался клыками и рылом оборвать лозы, срывал их и затаптывал в снег, но его белая шуба покрывалась кровавыми царапинами. Прорваться он прорвался бы, но шипы пустили ему кровь.