Если говорить о своем общении с
руководством СССР, больше я общался, конечно же, с Лаврентием
Павловичем и его помощниками. Со Сталиным довольно редко. И крайне
редко – за все время дважды – с глазу на глаз. Чаще всего наше
общение происходило в узком кругу лиц, которые были посвящены в то,
кто я такой и откуда. Сумел ли я расположить к себе руководство
СССР и товарища Сталина лично? Я до сих пор не имею ответа на этот
вопрос. Было хорошо, что мои знания, подтверждаемые опытом,
оказались к месту, но предложенный план спасения СССР вызывал
определенное опасение и недоверие. Это естественный процесс,
который ученые называли «темпоральным сопротивлением».
Хроноаборигены воспринимают информацию о будущем с недоверием,
потому что оно не соответствует их опыту и представлениям о
грядущем. Прогнозы и расчеты, как правила, не оправдываются. Но
своим расчетам принято верить. Чужим – вряд ли. У Иосифа
Виссарионовича свой собственный взгляд на происходящее и, особенно,
на людей. Он уверен в том, что умеет разбираться в людях. В
основном, это правильно. Но бывают и нюансы. Например, тот же
генерал Тюленев, который не слишком ярко проявил себя и в начале
ТОЙ войны, и в битве за Кавказ показал себя хорошо в обороне, но
слишком плохо в последовавшем наступлении. Это было в моей истории,
но вот Сталин опять поверил в Тюленева, дал ему фронт… и там дела
пошли так же – ни шатко, ни валко: в обороне еще как-то
справлялись, а когда пришло время наступать – пришлось Тюленева
менять на более энергичного (авантюристичного) полководца. Или
генерал Власов, который умудрился и в этом варианте истории попасть
в плен. Я ведь предлагал его засунуть за Полярный круг – с белыми
медведями воевать, так нет, хоть не ударную армию ему вручили, а
корпус, но разгром хорошо обученного корпуса, с новой техникой (на
70%) – это было очень больно, тем более, что таких корпусов у нас
было всего пять. Больше до войны мы подготовить не успели! Главное
моё достижение, из-за которого я приобрел в лице товарища Берия не
столько врага, сколько недоброжелателя, это было остановка
необоснованных репрессий, когда командиров расстреливали или
разжаловали за исполнение своего долга, не давая права на ошибки и
предвзято оценивая их поступки. Такая поспешность и небрежность в
принятии решений была очень характерна в моей реальности для лета
сорок первого года. Искали виновных в провалах – и их находили.
Надо было изменить отношение к кадрам на более бережное, в первую
очередь, военным и давать людям возможность исправлять свои
неудачи. Это было уже в сорок втором, это стало практикой сорок
третьего и сорок четвертого годов, но в сорок первом... Берия был
призван именно для остановки необоснованных репрессий, чем так
«прославился» тридцать седьмой год, но преодолеть инерцию аппарата,
даже убрав на тот свет ежовцев, некоторых вместе с женами и
несовершеннолетними детьми сразу не получалось. Во всяком случае,
руководство ВВС РККА продолжало служить, и Жигарев, и Смушкевич, и
Штрен делали свое дело, приближая Победу. Сталин прекрасно понимал,
как опасно давать слишком много власти НКВД, поэтому в свое время
были созданы НГБ, выделены из состава НКВД СМЕРШ, в самой
организации кроме ставленников Берии были и другие люди. Я ни на
минуту не сомневался в том, что если бы попал исключительно в руки
Лаврентия Павловича, быть мне узником железной клетки! Моей
информацией Берия бы, несомненно воспользовался бы, но
исключительно в своих интересах. В этом никаких сомнений нет. Было
бы это лучше для страны? Я не уверен. Хотя и к такому повороту
событий я был готов. Но не случилось. Скорее всего, решили, что
могут со мной управиться и без этого.