Мир был удивительно совершенным.
Маленький, почти игрушечный, он начинался у близкого неровного горизонта, рассеченного резким конусом террикона, заканчиваясь прямо возле ладони, сжимавшей твердую папиросную пачку. В Мире не хватало солнца, ушедшего за низкие серые облака, но это совсем не огорчало. Мир трясло – поезд не спеша поднимался по склону, и пол вагона то и дело вздрагивал. Но и тряска казалась мелочью. Даже отсутствие звуков и запахов нисколько не умаляло совершенство того, что открывалось прямо за распахнутой стальной дверью. Четкая серая врезка, словно иллюстрация в старой книге: небо, неровная застывшая от ранних холодов земля, черный террикон.
Мир двигался – не слишком быстро, вздрагивая на стыках вместе с эшелоном. Где-то впереди, совсем близко, была станция – тоже часть мира, но именно это почему-то тревожило, сбивало с мысли.
Станция… Надо подумать… Нет, сначала – прикурить.
Его маленький Мир совершенен. Он жив.
* * *
Он щелкнул зажигалкой и удивился – вышло с первого раза, ловко, одним движением большого пальца. Даже не понадобилось прятать в карман твердую картонную пачку с яркой желтой этикеткой. «Salve» – прочел он, вспомнив, что в мундштуке папиросы прячется маленькая ватка. Если разорвать…
Прикурил…
Щелк!
…Вдохнул резкий, пряный дым. Знакомо! Он курил такие, хоть и давно.
Зажигалка казалась странной, но тоже памятной. Такая или очень похожая была у отца – валялась в ящике для инструментов. Потому и удалось прикурить с первого раза, хотя привычные зажигалки ничем ее не напоминали. Они были без крышечки, они не пахли бензином…
Бензин… Кажется, он различал запахи.
Да, Мир был совершенен, но надо было что-то решать со станцией – той, что спряталась за близким горизонтом. В битком забитом вагонном коридоре он услыхал… Нет, ему сказали…
– Эй, офицерик, угости барскими!
Ему сказали… И тоже назвали офицером, хотя он был в штатском – и никогда не служил в армии.