Я с удивлением посмотрел на старика.
- То есть, призраки тянутся ко мне просто потому, что у меня
сильная душа?
- Сильная душа – это основная причина того, что ты пережил
клиническую смерть, а остальное уже следствия. Да, на тебе
отпечаток смерти, и поэтому ты видишь призраков, но тянутся к тебе
и доверяют они именно из-за сильной светлой души.
- Доверяют? – переспросил я. – Не все. Я встречал парочку,
попытавшихся меня убить.
- Это зависит от степени сохранения сознания, - спокойно ответил
священник. – Для одних призраков твоя душа – это теплый свет,
внушающий доверие, для других – приглашение на банкет, где главное
блюдо – это ты.
Очень интересно. Если предположить, что душа действительно
существует, то она была и до Великого Катаклизма? Или все-таки
появилась уже после, как одно из проявлений коллективного
бессознательного?
- А откуда у меня сильная душа? – с искренним интересом спросил
я.
- Это то, что дается при рождении, - пожал плечами священник. –
Только господь Бог знает, почему одни люди рождаются со светлыми
душами, а другие с темными, кто-то приходит в этот мир с
благословенной сильной душой, а кто-то со слабой. И уже нам решать,
как этим всем распорядиться.
Тут я напрягся. Хотя, если честно, с первого момента общения с
инквизиторами я ни на секунду и не расслаблялся. Почему-то в его
«нам решать» мне послышалось не абстрактное «людям решать», а
вполне конкретное местоимение, подразумевающее если не конкретно
этого священника, то хотя бы церковь в целом.
- А что вообще значит «сильная душа»? – осторожно спросил я.
- Это значит многое, - улыбнулся священник. – Но здесь не самое
подходящее место для обсуждения подобных вещей. Если тебе будет
интересно, то можешь найти меня в Церкви Святой Софии, я с
удовольствием отвечу на все твои вопросы.
Пожалуй, он меня заинтриговал, но не настолько, чтобы стремглав
нестись на консультацию. Тем временем из здания вернулся молодой
священник и не особо скрываясь отчитался перед старшим:
- Судя по следам на телах, им вырвали сердца, а затем порвали на
части. Тот, кто их убивал получал удовольствие не столько от
причинения боли, сколько от самого процесса расчленения. Ощущения
жертв его совершенно не волновали, даже наоборот, он будто старался
убивать их безболезненно, а уже потом удовлетворял потребность в
насилии.