Краем глаза я видел, как из машины выскочили Антигона и Алекс,
как через пустырь к нам несутся какие-то мужики с вилами...
Вот тебе и "барин приехал" - подумал я, а потом мне стало
некогда.
- Ты эта, звиняй, что я тя порвал, - мой новый друг опрокинул
мне же на спину лохань кипятку, и стал прохаживаться берёзовым
веником. Я чуть не завыл от наслаждения. - Отец Онуфрий вот тоже
меня ругает: ты, говорит, Гриня, как красна девица: волос долог, а
ум короток. Я, конечно, в обидушки - а чего он меня девкой зовёт?..
Но и сам понимаю: с тобой я перегнул малёха.
- Ничего, - просвистел я сквозь зубы. - Я не в обиде.
Гриня плеснул на каменку, под низкий чёрный потолок взметнулся
раскалённый гриб квасного пару. Я опять застонал.
Раны, нанесённые зубами оборотня, заживают не в пример дольше и
болезненнее, чем от того же железа. Или даже серебра...
- А я виноват, что от тебя кровухой пахло? Я там неподалёку
верши ставил, чуешь? Слышу - Степашка надрывается: барин приехал...
А мы вас со вчера ждём. Никифор уже и самовар взгрел, баба Нюра
пирогов с вязигой напекла - страсть. Ну там, сало копчёное, сиг да
жерех... Терем барский прибирали - чуть не языками вылизывали.
Шутка ли! Сам барин Алесан Сергеич из городу пожаловали...
Хороший парень - Гриня. Можно вот так лежать на лавке, дышать
квасным и рябиновым паром, а он будет мять тебе бока, плечи, спину,
временами поливая кипятком и охаживая веником, и говорить,
говорить...
Я чувствовал, как уходит боль из едва подживших ран, как
перестают скрипеть суставы, и рассеивается, как смог на свежем
ветру, осенний питерский сплин.
- Так вот, слышу это я, как Степашка надрывается, верши побросал
и сюда. Встретить - приветить, Анчутку-егозу к сердцу прижать,
Алесан Сергеичу, опять же, в ножки поклониться... Подхожу, чую -
кровью пахнет. Зырю - стригой. Ну, ретивое и взыграло... Я из
портков, как был, перекинулся - и на тебя. А знатно мы
пошкомутались, а?..
- Ага...
Как я его не прибил - не понимаю. Наверное, сработал инстинкт:
солдат ребёнка не обидит. А Гриня - детина добрых двух метров
росту, с фигурой, как у Геракла, работы скульптора Фидия, - и
впрямь был ребёнком. Осьмнадцати годков и трёх месяцев - как гордо
и трогательно довёл до моего сведения его папаня - деревенский
староста Мефодий Кириллович, по-совместительству - лесной
оборотень.