Петя с напарницей завели «Чёрный ворон», да ладно-то
как! Девушка несомненный талант. Но когда этот ловелас успел
научить её новым песням, мы здесь всего-то четвёртый
день!
К Пете подскочил молодой парень, и что-то шепнул ему
на ухо. Петя согласно кивнул, и запел так полюбившуюся князю «Эх,
дороги». Теперь певунам аккомпанируют домра и флейта. До чего ведь
душевно поют! За душу хватают. Князь совсем растрогался, смотрю, на
словах:
Выстрел грянет, ворон кружит
Твой дружок в бурьяне неживой лежит.
У князя слезы полились из глаз. Он что-то шепнул
стоящему рядом мужчине, тот кивнув скрылся в дверях. Когда песня
закончилась, этот мужчина поднёс Пете кубок, а девушке что-то вроде
кулича на блюдце. Петя низко поклонился князю, отпил большой глоток
и поставил кубок рядом, мол такой подарок надо отрабатывать. И
завёл:
Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,
И хор в нашу честь не споет…
А время торопит — возница беспечный, —
И просятся кони
в полет…
Когда Петя иссяк, эстафету приняли другие. Песни были
мне совершенно незнакомы, ещё бы! Четыреста лет прошло.
Часа через два, прижимая к груди кубок, вернулся
счастливый Петя.
— Это, того-этого, барин поглянь, чем меня князь
пожаловал.
Кубок и впрямь был хорош. Золотистый, должно быть
бронзовый, с красивой чеканкой в восточном стиле, украшенный
четырьмя жёлтыми камнями.
— Что сказать, Петя, вот и появился у тебя первая
семейная реликвия. Я тебе советую на донышке выгравировать надпись
что такого-то числа, такого-то года князь Гундоров из рода
Рюриковичей пожаловал сей кубок Петру… Как твоя фамилия,
Петя?
— А я, того-этого, найдёныш. Подкидыш
значит.
— Значит Петру Рыльскому за сердечное исполнение
хороших песен.
— Барин –, взмолился Петя, – запиши мне на бумажке то
что сейчас сказал, а то я в жисть не запомню! А я с твоей бумажкой
завтра пойду к ювелиру. И Олино блюдце возьму.
— Так ту певунью зовут Оля?
— Ага!
— Хорошая девушка?
— Очень. Жаль её, замуж никто не возьмёт.
— Почему?
— Вестимо почему. Сирота она бесприданная. Разве что
старик какой позарится или кто из важных господ обрюхатит, да
приданным откупится, а её, бедняжку, тем приданным попрекать будут
до гроба.
— А ты?
— А что я? Я Олю третий год знаю, сердцем прикипел,
да только я тоже сирота безродный, без угла и последа. – Петя чуть
не плакал.