— А чего это ты его невзлюбил? —
спросил я, пока мы искали нужный кабинет.
— Потому что он позорище не только
своей семьи, но и всего сословия. Хорошо хоть, титул ему не
достанется. А то как представлю, что однажды пришлось бы ему
кланяться или воздавать какие-нибудь почести, так все нутро
воротит.
— И только? — допытывался я.
Нет, в этой ненависти было кое-что
еще…
— До десятого года мы учились в
одной гимназии, — признался Коля. — В соседних классах. Он задирал
Полю и Борю, я пытался заступиться, но… Ты же сам видишь, я хиляк,
а пользоваться Благодатью в общеобразовательных учреждениях
запрещено. Пытался пару раз кулаками помахать, но ничем хорошим это
для меня не кончилось. Потом мы разошлись на два года на домашнее
обучение, и все почти забылось. А сейчас вот опять переживаю…
— У этого Денисова друзья-то хоть
есть?
— Не друзья. Дружки, — зло выплюнул
Коля. — Вот увидишь, он быстро сколотит свою шайку и начнет
терроризировать остальных. Всегда найдутся желающие использовать
его деньги, статус и безнаказанность.
— Знаешь, — тихо сказал я, — мне
знаком такой тип людей. Такие понимают только силу. Пока не
прижмешь так, что едва не раздавишь, не угомонится.
— Это Аудиториум, Миш, — шикнул на
меня лекарь. — Здесь строгие правила. Я просто боюсь, что он найдет
способ их обойти.
Но я был непреклонен.
— Если он не намерен их соблюдать, с
чего мы станем терпеть его выходки? Полезет - пожалеет.
Сперанский лишь неодобрительно
покачал головой.
— Порой я тебе удивляюсь, Михаил.
Вроде из приличной семьи, а иногда говоришь такие странные вещи,
словно вырос где-нибудь на Лиговке. В мире, где в наших руках
сосредоточено столько силы, нельзя переходить черту. Таким, как мы,
особенно важно соблюдать этикет и формальности. Потому что если мы
начнем срываться с цепи, все превратится в хаос.
Забавно, что почти такими же словами
в свое время Корф объяснял мне важность соблюдения законов. Только
у Сперанского мотив был иной.
— Вот за это ты мне и нравишься,
Коль, — улыбнулся я. — Ты гуманист. Да вот только мы живем ни разу
не в гуманном мире.
Сперанский не стал спорить. Вместо
этого он осторожно постучал в кабинет с медной табличкой 103.
— Входите! — глухо донеслось из-за
двери.
Мы завалились внутрь прямо с
сумками.
Дама дважды бальзаковского возраста
опустила на нос очки-дольки и взглянула на часы.