– Давай сбежим. – Алексей шептал Надюше уже в другое ухо, превращая мысли в желе, а тело – в податливый воск.
– Я потом пожалею, – глупо хихикнула Надя, смутно понимая, что хихикает не ее воспитание, а бокал мартини, заглоченный на нервной почве едва ли не залпом.
– Так ведь это будет потом, – не унимался Алексей и даже попытался схватиться руками за ее блузку.
Слово «потом» срикошетило от мозга и шальной пулей вернулось в Надино сознание.
«Интересное кино, – подумала она вдруг так четко и ясно, словно побывала под ледяным душем или успела проспаться. – То есть я все-таки пожалею, и он этого не отрицает».
– Поехали ко мне, – пыхтел кавалер, торопливо досасывая свою порцию спиртного, видимо, опасаясь, что Надя согласится слишком быстро и он не успеет допить оплаченное.
– Я сейчас. – Надя ловко вывернулась и послала ему игривую улыбку. – Только Аньке скажу.
Ввинтившись в толпу, она обнаружила Финаглову висящей на Костике. Пара танцевала нечто медленное, невзирая на веселый рэп, под который судорожно дергались окружающие.
– Аньк, я ухожу, – проорала Надя, косясь на фингаловского партнера. Тот понимающе хмыкнул.
– Пока, – мурлыкнула Фингалова и изобразила взмах ладошкой.
– Счастливо, – многозначительно добавил Костя и расплылся в улыбке, словно наглый кот, сожравший без спроса литр хозяйской сметаны.
«Все мужики уроды!» – свирепо подумала Надя, стремительно выбегая на сияющий ночными огнями проспект.
Через час, когда она выходила из метро на окраине города, оставшийся в клубе Леша нарезал круги вокруг благосклонно хихикающей блондинки, а Фингалова читала стихи разомлевшему Костику, волоча его вдоль сонной набережной.
Троллейбуса не было, маршруток тоже, зато народа на остановке столпилось как на первомайском салюте: все гомонили, веселились и провожали последний выходной день. Надя чувствовала себя лишней на чужом празднике жизни, как ворона на свадьбе или косой сугроб на изумрудно-весеннем газоне. Почему-то бросалось в глаза, что все женщины были со спутниками, за исключением сильно подвыпившей мадам преклонного возраста. И то бабулька норовила найти себе общество, привлекая внимание к своей покачивающейся персоне исполнением громких матерных частушек.
«Вот так женское естество стремится избежать одиночества, – потянуло Надежду на философию. – Мужчина мелок и жалок, но без него женщина не чувствует себя женщиной. Женщина без мужчины – как лодка без весел, как муха без крыльев, как машина без колес…»