Задания раздавал Ямпольский.
– Этому фанту… – проговорил он задумчиво, – этому фанту следует со следующим фантом… а достаньте-ка его, Катенька!
Катенька выудила из картонки изящный браслетик с жемчужинками и корольками[2], и Алексею Алексеевичу почудилось, что его соседка чуть слышно хихикнула.
– Значит, так, – важно изрек Ямпольский. – Этому фанту следует со следующим фантом выйти в другую комнату и там трижды расцеловаться, причем непременно в губы.
По комнате пронесся общий вздох. Собравшиеся были несколько скандализованы и решили, что Ямпольскому ударило в голову либо игристое вино, либо близость свадьбы. А впрочем, все были немножко навеселе, и то, что вызвало бы в другое время возмущение, обошлось лишь легким укоризненным шушуканьем.
– Чей фант, господа? – спросила Катенька, поднимая синий фуляровый платок.
– Майн, – ответствовал Алексей Алексеевич, бог весть почему по-немецки.
– А этот? – Катенька покачала на пальчике браслетик.
– Муа, – ответствовала на кокетливом французском барышня Зубова.
– Ну что ж, господа, – с возможной назидательностью изрекла Катенька, – вы слышали волю судьбы. Прошу вас повиноваться.
Алексей Алексеевич стоял, как к земле приколоченный. Одна только мысль, что можно будет оказаться наедине с барышней – и с какой! с чудом красоты! с чаровницею! – да еще к тому же поцеловаться с ней, «причем непременно в губы!», привела его в состояние, схожее с каталепсией[3]. А впрочем, через минуту он уже казался себе некоей самодвигой, механической куклою, которые образованные люди называли автоматом. Движителем автомата была в данном случае Оленька Зубова. Подчиняясь легкому прикосновению ее пальчиков, самодвига Жеребцов деревянно, не сгибая ног в коленях, промаршировал в соседнюю комнату и стал там прежним истуканом, глядя, как Оленька плотно прикрывает тяжелые двери. Шум и смех в гостиной точно отлетели за много верст. Стало почти тихо. Впрочем, что-то громко и часто грохало в этой тишине.
Не вдруг Алексей Алексеевич сообразил, что это стучит его переполошенное сердце.
Оленька стояла рядом, глядя на него прямо и весело. Она была лишь немного ниже Жеребцова, который привык считать себя высоким. Впрочем, сейчас ему чудилось, что это не Оленька смотрит на него снизу вверх, а он искательно заглядывает ей в глаза, валяясь во прахе у ее прелестных ножек.