Когда Андрей попал в дом Померанцевых, младшей дочери, Евдокии, тоже не было дома – она гостила у тетки, в Одессе. Она приехала в Москву в середине февраля – именно тогда, когда Андрей потихоньку стал приходить в себя и происходящее вокруг стало доходить до его сознания. Острая, почти нестерпимая боль еще не вполне отступила, но молодой, здоровый организм стал уже выпутываться из тенет черной меланхолии.
Когда Андрей начал словно бы пробуждаться ото сна, обращаясь к новой жизни, появилась Дуся Померанцева.
То есть он знал, что Дуся скоро приедет. Кирилл Романович не раз говорил ему, что скоро он обретет товарища для игр, ибо дочь его такое веселое и жизнерадостное создание. Но Андрей как-то не отдавал себе отчета, кто и что такое эта самая Дуся, она в его сознании была чем-то вроде смутного призрака, как нечто нереальное и несуществующее.
В субботу Померанцев поехал встречать ее на вокзал. А встретив, привел в кондитерскую, чтобы рассказать Дусе о судьбе несчастного сироты. Отец с дочерью сидели за столиком, но пирожные на блюдечке у Дуси так и остались нетронутыми. Она не могла их есть – словно ком стоял в горле…
На город опускались ранние зимние сумерки, белый снег лежал покрывалом на заднем дворе, Андрею из окна было видно, как скачут по черным деревьям галки, и сквозь заколоченные ставни иногда доносились их сварливые вопли. И вдруг на миг, перед самым закатом, из-за плотных серых облаков выглянуло солнце и залило оранжевым ярким золотом и снег за окном, и деревья, и галок.
В этот самый момент в передней звякнул колокольчик. Горничная Дуняша и старая нянька Агафоклея бросились наперегонки открывать, из своей комнаты, причитая и вскрикивая, выскочила Мария Ивановна, пес Вертер принялся выть, а три сонные кошки – Аврора, Юнона и гордая персиянка Вампука – разом вытаращили глаза и бросились под диван.
«Что случилось? – подумал Андрей, продолжая глядеть в окно. – Ах да, кто-то должен сегодня приехать…»
Потом он услышал голоса – вскрикивающие, умиленные, восторженные, увещевающие, – и среди этого шума и гама, среди всей какофонии внезапно прорезалась какая-то новая, незнакомая нота. В передней еще долго возились, топали ногами, потом Дуняша побежала ставить самовар, в столовой стали накрывать на стол.
Сзади хлопнула дверь. Андрей обернулся и увидел невысокую тоненькую девочку, черноволосую, с румянцем до самых висков. Глаза у нее были темные, огромные, горевшие таким пронзительным светом, который бывает только у мадонн на картинах старых мастеров.