О ту пору князь Никита возвращался с верховой прогулки. В одно мгновение сообразив, что происходит, он ринулся в горящую хату и взобрался на крышу.
Платье на Богуславе уже занялось, и она, с мужеством отчаяния, тушила его голыми руками, выкликая: «Патер ностер!», «Матка Боска Ченстоховска!» Однако при виде грозного князя, явившегося пред нею средь дыма и пламени, подобно сатане, пришедшему за душою грешника, Богуслава со страху обезумела и, ринувшись бог весть куда, сломала ногу… Тут рухнула часть кровли, и брату княжевой няньки, бегущему с подмогою, померещилось, что вместе с клубами дыма вознеслись в небеса две христианских души.
Ничуть не бывало! Возле догорающей хаты, во дворе, он нашел и два тела, вполне, кстати, живых, хоть и закопченных с ног до головы. Князь Никита отделался малыми ожогами, Богуслава же пострадала серьезнее: и волосы у ней сгорели, и на теле были кровавые раны, когда отдирали обугленные клочья одежды, да и нога сломана… Несколько месяцев провела она в постели, и уход при этом был за нею, «словно за королевною», по ее собственным словам. Лучшие доктора Варшавы пользовали княжью няньку, а брату ее был отстроен новый дом под черепичною крышею. Юльку отец крепко выдрал прямо на пожарище, однако она сие едва ли заметила: зрелище бесчувственной, черной, обгоревшей Богуславы было куда ужаснее.
Всякий день она по нескольку часов проводила у нянюшкина одра и надолго зареклась опасно озорничать: проказы ее отныне безобидны сделались. Ну а нянька Богуслава, выздоровев, сделалась первейшим лицом среди княжьей прислуги. Через пятнадцать почти годочков она, правда, отъехала из дому Аргамаковых, но тому были свои причины. Отпустил князь старую Богуславу от себя щедро: купил ей хороший домик в тихом, зеленом местечке на Подвале, дал денег на прожитие и на воспитание внука – горбатого Яцека.
Богуслава, конечно, по-прежнему не могла жить без Юленьки, да и та без нее – тоже. Они виделись чуть не семь раз на неделе, однако в последние, роковые денечки перед своим бегством, когда в мыслях и душе Юлии царил невообразимый сумбур, она не встречалась с Богуславой, а потому для нее ударом оказалась весть о том, что старая нянька вдруг сорвалась с места и уехала на несколько дней в деревню, к заболевшему брату. Сердце упало у Юлии, когда Яцек, мрачно посверкивая глубоко посаженными черными глазами, сообщил ей о сем – там же, в подворотне, на улице, из-за каждого угла которой сквозило смертельной опасностью. Вид у него был словно у занятого хозяина, столкнувшегося с незваной, докучливой гостьей и не знающего, как от нее отвязаться.