Непонятно почему Веня кинулся в прихожую, обгоняя тещу. Какая сила погнала его? Чего ждал? Разгадки нынешнего детектива? Что надеялся услышать в ответ на свой сакраментальный вопрос:
– Кто там?
– Мы, мы, открывай! – услышал он нетерпеливый голос своего сына Гошки. – Только имей в виду, пап, первой войдет собака.
– Кто?!
– Собака. Мы только что познакомились, и я ей страшно понравился. Она хочет у нас жить. Мы с ней теперь как родные братья! – радостно возвестил Гошка.
– Что?! – вскричала Алевтина Васильевна, прибежавшая из кухни в разгар диалога, и возмущенно распахнула дверь, занося на всякий случай ногу, чтобы предотвратить проникновение в квартиру приблудной псины. Слава богу, Венина теща не отличалась проворством движений и не успела встретить пинком внука Мишку, который стоял на четвереньках и лаял.
– Я же говорил, что мы близки, как родные братья! – в восторге орал Гошка.
Веня похлопал в ладоши, оценив качество детских забав, и вернулся в спальню. Улегся, ожидая, когда вступит в свои права заждавшийся Морфей... И снова перед глазами возникли серые пачки с этикетками: «Владимир Сорогин. «Приключения людоеда Васи», «Приключения людоеда Кости». Какая-то мысль мелькнула, какая-то догадка... мелькнула – и исчезла, потому что как раз в это мгновение сработал Морфей, и Веня наконец-то заснул крепким сном, который не тревожили ни людоеды Костя и Вася, ни убитый незнакомец, ни агитатор Холмский, ни, само собой разумеется, пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат.
Валерия Лебедева. 30 июля 2002 года. Нижний Новгород – Париж
С ранней юности Лера побаивалась этих загадочных существ противоположного пола. Она росла некрасивой, замкнутой толстухой, на которую парни просто катастрофически не обращали внимания. Лера привыкла к мысли о том, что никому не интересна, причем настолько прониклась этим мнением, что невольно начала внушать его другим. Получался этакий замкнутый психологический круг, в котором она и вращалась почти всю жизнь, не замечая ни заинтересованных взглядов мужчин, ни собственной, внезапно расцветшей красоты. Более того: убеждение в собственной никудышности накладывало отпечаток на все, чем она только ни занималась, и даже жизненные успехи (случались же и у нее не только неудачи, но и успехи!) не могли сбить ее с этой точки зрения. Лера жила с уверенностью, что удачи в ее судьбе – случайность. У нее было несколько любовных романов, как же без этого, но ее неуверенность в себе губила их. Она всегда была словно бы благодарна мужчинам за то, что те удостоили ее своим вниманием. А ведь мужскую братию не зря называют зверями или животными. Они уважают только такую женщину, в которой видят суровую, даже беспощадную дрессировщицу, ну а почуяв слабину, охотно куснут ту руку, которую только что лизали... а то и схрумкают самую хозяйку вместе с рукой. Именно поэтому Лера дожила одинокой почти до тридцати лет, и любовные неудачи, а также тщательно скрываемая, презираемая, но все-таки существующая зависть к устроенным, замужним, богатым подругам еще больше усиливали ее неуверенность в себе.