Да что ж тут непонятного? В подвал она ведет, в подвал, где жильцы хранят гнилую картошку и всякую старую рухлядь. И заперта, конечно, на такой же амбарный замок, как и чердачная дверь.
Пальцы ощупали засов. Нет. Он отодвинут. Замка нет. Дверь что, открыта, что ли?
Открыта…
У него пересохло в горле. Мысли, смешавшиеся от страха, вновь обрели ясность.
Вот куда она подевалась. Вот куда! Почуяла опасность неким звериным нюхом, который просыпается у людей в предсмертные минуты, выскользнула из квартиры, может, за мгновение до того, как они с напарником проникли туда, и спряталась в подвале, в одной из ячеек, провонявших прошлогодней проросшей картошкой и прелым луком.
С-сука! Но и он тоже хорош: не заметил спуска в подвал. Как это могло случиться? Да, вторая дверь в подъезде стояла настежь, она прикрывала этот закуток под лестницей. А сейчас, на ночь, ее закрыли – вот и…
И опять не на кого было пенять, кроме как на самого себя. Но он не умел долго на себя злиться, поэтому бросил это дело и пошел вперед.
Какой там номер ее квартиры? Пять? Девяносто процентов, что, подойдя к дощатой двери с цифрой «пять», он найдет ее там: за грудой каких-нибудь пыльных мешков, трясущуюся от страха.
Его уже не беспокоило, что наверху милиция, что они будут искать убийцу того человека, который валяется в квартире на втором этаже. Он точно знал, что все обойдется. Главное, что верный друг, счастливый случай, не покинул его, вывел к подвалу, где спряталась эта хитрая дура!
«Я здесь! Сижу и жду, чтоб ты пришел меня прикончить!»
Убийца снова вынул пистолет.
Осталось два патрона? Ну, это слишком много. Ей хватит и одного.
* * *
Из старых писем:
«Здравствуйте, моя любимая жена Асенька, родные дети Сережа и Машенька!
Не пугайтесь, получив письмо, написанное чужим почерком. В последнем бою меня ранило в правое плечо, оттого и не в силах я держать в руке карандаш. Но к нам в госпиталь ходят девушки со швейной фабрики, школьники ходят, и всегда найдется добрая душа, чтоб взять бумагу и написать вам под диктовку.
Спешу сообщить, что жив и здоров, насколько позволяет моя рана. Были минуты, когда думал, что вовсе каюк мне пришел, однако же оклемался, избежал гангрены. Поначалу боялся, что руку отнимут, но доктор сказал, вроде бы обойдется дело. Не иначе, твоими молитвами и горючими слезами, дорогая Асенька, начал я выздоравливать. Лучше бы уж ногу отнять, чем руку, ну какой я работник без правой руки? Однако случилось чудо, я пошел на поправку.