Как бы там ни было, депутат пожаловался Поришайло. Артем Павлович незамедлительно и с восхитительной легкостью повесил и эту проблему на шею Сергею Украинскому.
– Я не забыл, Мила Сергеевна.
– Тогда у меня все, желаю удачи, Сергей Михайлович.
Полковник Украинский встал из-за стола, прошелся по кабинету и снова потянулся, разминая затекшие мышцы. Пересек комнату и остановился у окна. Город утопал в зелени.
– Как оно быстро всегда, раз – и все зеленое, – пробормотал Сергей Михайлович. Постоял у открытой фрамуги, вдыхая свежий воздух, наблюдая картину города, купающегося в лучах великолепного заката, ни на чем не сосредотачивая взгляд и чувствуя, как благодаря теплым краскам вечера отдыхают натруженные глаза. Усталость, накопившаяся в нем за последние месяцы, давила каждую клеточку тела многотонным грузом, но он понимал – отдыхать пока рановато.
– Помру я скоро, – сказал полковник в пустоту кабинета. Потом двинулся к столу, опустился в кресло и, толкнув пальцем клавишу спикерфона, принялся набирать номер.
– Володя?
– Здравия желаю, Сергей Михайлович.
– Ну, что там у тебя?
– Не беспокойтесь, Сергей Михайлович, ребята уже едут…
Так и должно было быть, но Украинский полагал, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».
– Нехай они этого Бонасюка разнесут к херам! – с неожиданной злобой зарычал полковник.
– Будет сделано.
– И чтоб вытрясли все. Понял? Все!
– Ясно, Сергей Михайлович.
– По результатам доложишь.
Украинский направился к вешалке, надеясь, что с работой на сегодня покончено и он, наконец, с чистой совестью может покинуть управление.
* * *
Звонок за обшитой вагонкой бронедверью разливался соловьиными трелями. Затем в глубине первого этажа затрещал дисковый телефон. Дом настороженно молчал. Если в нем и теплилась жизнь, то она умело маскировалась.
Бандура искоса поглядывал на Протасова, трезвонившего в дверь с восхитительным упорством, и взвешивал в уме возможные варианты дальнейшего развития событий. Андрей предполагал, что либо здоровяку рано или поздно надоест торчать в позе салютующего кирпичной стене гитлеровца и он оставит звонок в покое, либо искусственный соловей умолкнет навеки, сраженный замыканием в обмотках. А может, хозяева дома выйдут из состояния летаргии. Грозные желваки, игравшие широкими скулами Протасова, пророчили, что пробуждение будет ужасным.