– Ладно, – говорю, – погоди чуток, сейчас выйду.
Рубашку накинул, штаны натянул. Подошел к умывальнику, воды в лицо плеснул.
Тут мать в дом вошла.
– Куда, – спрашивает, – собрался?
Будто не знает.
– Надо, – степенно ответил я ей. – Старик последний умер.
– И что с того? – Мать руки в боки. – Что, покойников никогда не видел?
– Так то ж старик, – объясняю я ей. – Последний.
– Димка! – снова донеслось со двора. – Давай скорее!
– А сколько лет было Федоту? – спросил я у матери.
Она призадумалась.
– Ну, тебе сейчас пятнадцать, мне – тридцать восемь, деду нашему – шестьдесят девять… Получается, Федоту не меньше ста лет было.
– Все, я побежал, – сказал я матери, схватил стоявший в углу трассер и выбежал на двор.
Оседлать Часики – так мою гнедую лошадку звали – для меня дело двух минут. Я, как Серега, без седла ездить не люблю. Трассер в седельный чехол сунул и на двор выехал.
– Ну, наконец собрался, – усмехнулся Серега. – Поехали. Мудар с Николкой заждались уже, поди.
И мы поехали к холму.
Серега хотел было лошадь в галоп пустить, но я его попридержал.
– Погоди-ка, – говорю, – а с чего ты взял, что старик Федот помер?
– Мы с Семкой решили сегодня путь срезать. – Семка – это старший брат Сереги, ему месяц назад двадцать четыре стукнуло. – Погнали стадо мимо Федотова поля. А старика-то не видно. – Серега многозначительно глянул на меня. – Ну, я Семке-то и говорю, не видно что-то старика. Семка для верности из пистолета в воздух пальнул. Минут пять ждали. Нету старика Федота. Ну а коли старик даже на выстрел не выглянул, значит, точно помер.
Серега был прав. Старик Федот и прежде-то нелюдимым был, а последние лет пять так и вовсе свихнулся. Трассер из рук не выпускал. Как кого завидит, так бежит к ограде и ствол – вперед. Орет: «Пошли вон отсюда, вражьи дети! Это моя земля! Никого сюда не пущу!» Можно подумать, кому его ранчо нужно. Большое у старика ранчо, земля хорошая, кто спорит? Так вокруг такой земли столько, что за сотню лет не перепахать!
– Может, не помер старик, а заболел? – предположил я.
Серега усмехнулся.
– Единственная болезнь, которая старика в постель уложит, смертью зовется. Ты помнишь, чтобы хоть кто-то из стариков болел?
Тут он тоже прав был. К тому времени, когда я вырос настолько, что понимать начал, что вокруг происходит, стариков только двенадцать осталось. Когда приходила их пора, помирали тихо, а болеть не болели. Никогда. Когда-то стариков было двадцать четыре. И вот сегодня последний умер.