Прошел к могилам отца и матери, постоял молча. С гранитных плит, увенчанных небольшими крестами, на которые Николай повесил венки, на него как-то сожалеюще смотрела мать, сурово – отец. Они словно осуждали его, в то же время жалея. За что? За то, что он так бездарно прожил половину своей жизни? За то, что потерял все, что можно было потерять? Что ж, они были правы. Родители в отношении детей всегда правы.
Николай поклонился могилам, вышел на центральную аллею.
Ветер усиливался, но был теплым, и все же приближение то ли ливня, то ли грозы ощущалось. Воздух был насыщен влагой. Да и после нескольких недель настоящего пекла, в котором испарение озер и рек шло интенсивно, скопившаяся наверху вода просто не имела другого выхода, кроме как обрушиться обратно на землю, подтверждая этим закон круговорота воды в природе.
Лишь бы это произошло не сейчас, не в ближайшие часы. Но птицы еще летали высоко, ветер гнал рваные облака. Раскатов грома не слышно. Поэтому, судя по всему, живительного дождя ранее чем через несколько часов ждать не приходилось.
Сойдя с аллеи, Николай прошел по узкой дорожке к высокому обелиску с красной звездой на вершине.
Снял цепь каменной ограды, положил на плиту цветы, встал перед памятником.
С фотографии ему улыбался так и оставшийся навсегда двадцатичетырехлетним Леша Фомин. Надпись внизу блестела позолоченными буквами:
Гвардии старший лейтенант ВДВ
ФОМИН АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ
22.05.59 – 21.07.83
Трагически погиб при исполнении
интернационального долга
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ!
Могила друга была ухожена, рядом скамейка с маленьким столиком.
Николай поздоровался:
– Привет, Леха!
Присел на скамейку. Достал из сумки бутылку водки, три стакана, нехитрую закусь. С минуты на минуту должен был подойти Сеня Великанов.
Рыбанов налил один стакан, положил на него кусок черного хлеба, круто сдобренного солью, установил его к подножию обелиска. Сел на скамейку, закурил.
Подполковник областного управления федеральной службы безопасности задерживался. Ничего не поделаешь, служба. Но приедет он обязательно, хоть на секунду, но Фому в этот день навестит.
Это он, Николай, который год как птица вольная живет, что захочет, то и делает. Живет, как живется, и за жизнь такую особо не держится.
Да и ради кого было жить? Ради себя? А что ему нужно в этой жизни? …Ничего! Лучше уж бы в том афганском ущелье, носившем названье Дикое, вместо Лешки под очередь «духа» попал он, Рыбанов! А Фома жил бы! Может, у него жизнь сложилась бы? Хотя, черт его знает, что могло бы быть, а чего нет!