В мирке Демы не было долларов, виллы в Канаде, богатого папаши-миллионера и свадебной процессии на Роллс-Ройсах. Деньги, по большому счету, его не интересовали. За свою жизнь он слишком много заработал и потерял денег, чтобы включать их в список жизненно необходимых предметов.
В мирке Демида было только одно. Точнее, только одна – Яна.
Может быть, он действительно любил ее?
Во всяком случае, он не мог не думать о ней. Не мог не мечтать о ней. Это было неприятно – быть зависимым от кого-то. Но в этом было и мучительное наслаждение – быть зависимым от нее. Только от нее. От единственной, для которой он готов был сделать исключение.
И все это было напрасно.
Или нет?
Демид не привык просто так отдавать то, что принадлежало ему. А Яна была тем, что должно принадлежать только ему…
С этой мыслью он и заснул.
* * *
И проснулся от боли.
Что-то ползало между его ног – голодное, шершавое, суетливое. Что-то царапало его кожу, перебирало членистыми суставами как огромное насекомое.
Вдруг он понял, что это рука. Человеческая рука. Или почти человеческая. Ищет что-то, впивается в его кожу до крови длинными, острыми ногтями.
Демид вздрогнул всем телом. Испуганно выбросил вперед ладони, и в кромешной тьме они уткнулись во что-то твердое, холодное, как лед.
Демид нащупал на полу зажигалку, зажег свечу. Язычок пламени выхватил из темноты лицо: резкие, отвратительно угловатые черты, запавшие воронки глаз, распухшие губы утопленницы, черный язык, блуждающий по губам.
Яна. Невозможно было поверить, что это она. Но и отрицать это тоже было невозможно.
Она, обнаженная, сидела на его вытянутых ногах. Кожа ее почти светилась в темноте – бледная, как у обескровленного покойника. Сидела, и как сомнамбула, пыталась запустить руку ему в трусы
– Яна… Ты что? Проснись!
Голова ее медленно повернулась на его голос. Глаза в глаза.
Демиду не приходилось видеть взгляда страшнее. Птица. Вот кому могли принадлежать такие желтые, немигающие глаза-стекляшки. Огромная, сошедшая с ума похотливая ворона.
Кто-то украл прекрасные голубые глаза Яны, девушки, которую он любил, и вставил вместо них мертвые буркалы.
– Человечек… – Усмешка скривила черные губы и клыки желто блеснули между ними. – Проснулся, человечек… Трахни меня! Скорее! Людишки любят это. Они любят совокупляться, голые и потные слизни! Трахни! Я знаю, ты всегда этого хочешь…