– Мы едем за город?
– Много чирикаешь, пташка, – предупредил Шрам. Боник пропустил это замечание мимо ушей.
Вскоре они очутились на трассе, соединяющей Ялту с Алуштой. Когда мимо промелькнул белый дорожный щит с надписью Ялта, перечеркнутой жирной красной чертой, Мила Сергеевна, скосив глаза, посмотрела на указатель километража и запомнила эту цифру. Солнце стояло в зените и припекало, день обещал быть не по-мартовски жарким. Слева над автострадой, защищенной от оползней и камнепадов высоким бетонным бордюром, нависала каменистая Ялтинская Яйла. Отвесные бело-серые стены горного кряжа уходили в самое небо, но сегодня явно не дотягивались до него. Бирюзовый купол поднимался на неизмеримо большую высоту. Такую, в сравнении с которой нагромождения величественных скал казались не более чем ступенькой лестницы у подножия телебашни. Справа автостраду окаймляли верхушки вечнозеленых крымских растений. Сами деревья росли значительно ниже уровнем. Местность круто спускалась к морю.
– Мы что, в Никитский ботанический сад едем? – отважилась спросить госпожа Кларчук. Боник даже не повернул головы. Зато среагировал Филимонов:
– Я же предупреждал, ты дохрена варнякаешь…
– Извини, – пролепетала Мила. Вацлав Збигневович притворился глухим. Вскоре кавалькада снизила скорость. Бонифацкий включил правый «поворотник». Машины свернули в узкую асфальтированную дорогу, идущую под большим уклоном. Мила снова исподтишка посмотрела на спидометр. Теперь она знала, на каком километре трассы находится поворот. Немного, но, в ее теперешнем положении не следовало пренебрегать ни одной соломинкой.
Еще Мила заметила запрещающий проезд знак, обожаемый отечественными гаишниками. Немного дальше торчал прямоугольный фанерный плакат, жирными печатными буквами сообщавший:
Внимание! Запретная зона! Въезд и проход запрещены! Остановка, разбивка палаток, разведение костров не допускаются!!! За нарушение штраф!
Поверх плаката какой-то шутник дорисовал фаллос с мошонкой. Мила подумала, что при переложении с языка иероглифов изображение стилизованного фаллоса очень удачно символизирует то, что получили трудящиеся вместо «общенародной здравницы» у моря в результате так называемых демократических реформ. Пока госпожа Кларчук размышляла над этим, Бонифацкий спокойно въехал под «кирпич», и они очутились в можжевеловой роще.