На губу натекала кровь с носа, рассаженного об
асфальт. Левая линза очков треснула, наискосок преломляя двоящиеся
очертания нависшего офицера. Обер-лейтенант теперь взирал
сверху-вниз с откровенным презрением в глазах. Альберт попытался
подняться, но тотчас был отправлен обратно прицельным ударом
сапога:
– Приказа вставать не было.
Что-то взволнованно вякнул Фриц, невольно подавшись
вперёд, но замер, поймав на себе взгляд обер-лейтенанта. Попятился
назад, не сразу сообразив просто остаться на месте и не
провоцировать командование лишний раз.
Шульц смотрел на Кёнига несколько долгих секунд,
после чего потерял интерес.
– Ещё есть желающие высказаться? – поинтересовался
офицер в сторону.
Желающих не нашлось, и он, как ни в чём не бывало,
продолжил прерванную речь, не обращая никакого внимания на
возящегося на земле Альберта, пытающегося сплюнуть
кровь.
– Слушаем внимательно, свежаки, повторять дважды не
буду…
Вплоть до этого момента Альберт был искренне уверен,
что подобные варварские замашки в цивилизованных странах никто не
практикует! И всякие страшилки про неуставные наказания, конечно
же, остались в далёком прошлом, в какой-нибудь дыре на самой
окраине мира да у этих… людоедов по ту сторону фронта. Но, увы, в
военное время мнение очередного домашнего щенка, привыкшего к
байкам о «правах человека» и подобным бредням, никого не
интересовало. Кого волнует чей-то выбитый зуб, когда людей партиями
отправляют на смерть, под прицелы дронов и чужих
автоматов!
Стоит заметить, Шульц поступил ещё очень гуманно.
Будь на его месте кто-то другой, Вольф вряд ли бы так легко
отделался.
Новички тем временем напряжённо переглядывались: в
инструктаж отдельным пунктом входил особо циничный подсчёт их
шансов на выживание в первом же заходе на объект – то есть, в
ближайшие часы. Судя по каменным выражениям лиц уже понюхавших
пороху сослуживцев, те не понаслышке знали, о чём идёт речь. Чьи
трупы и в каком состоянии были запакованы в контейнеры и отправлены
«домой», если не остались гнить в поле: не всех удавалось
забрать.
Зачем Шульц комментировал всё это, да ещё и в такой
манере, боевой дух отнюдь не поднимающей, а скорее наоборот,
закапывающей – было известно лишь ему самому. Может, чтобы не
забывались, может, по каким-то другим соображениям. Как позднее
объяснят бывалые, подобное у него в порядке вещей, как и все
остальные замашки, с которыми ещё только предстояло ознакомиться. С
частью – в пределах всё того же треклятого дня, вечер которого чуть
не станет для Альберта последним.