- Да, горными тропами вы ходите
по-прежнему хорошо. Вашему ничтожному народцу, от которого
отказался даже ваш бог-прародитель, повезло, что у камней долгая
память.
- Да, господин…
Асашка низко опустил голову и
дернул себя за чуб в знак покорности. Человек смотрит свысока уже в
силу своего роста, а этот и вовсе еще и выдвинул челюсть,
наслаждается унижением некогда великой расы. И ведь даже не
дворянин, не вельможа. Обычный человечишка.
- Да, поехали, гнумм, - сказал
тот.
Асашка подхватил от входа свое
седло, ухмыляется и сверкает глазами в мою сторону победно, словно
сковал доспех, который не пробила ни одна стрела сделанная
одногодками.
Я вновь вспомнил о четырех
медяках и серебрушке в кармане. Но да… Монет этот молодой пришелец
приносит домой куда больше.
Мне хочется снова забиться в
темный угол, где сохранился гномий стол, но что толку что хочется?
С такой ничтожной добычей нельзя возвращаться домой.
Двери хлопают чаще, в таверну
прибывает желающих промочить горло. Дым коромыслом, по залу плавают
запахи пива и жареного мяса. Время от времени посетители
выскакивают на улицу, в открытую дверь врывается холодный уличный
воздух с вонью нечистот, а облегчившиеся выпивохи возвращаются
неспешно, завязывая пояса порток.
Я подпираю стенку у входа, чтобы
напомнить подвыпившим, что вовсе не обязательно самому брести домой
вопя песни, рискуя свалиться в канаву. Можно заплатить монетку и
вас мигом довезет домой ездовой гном. Ездовой гном. Ветер в ушах!
Тьфу!
Скрипку хоббита начали прерывать
недовольные вопли. Так всегда бывает. Посетители хотят веселья, а
не этих стонов о прошлом, пусть они трижды мелодичны и приятны
слуху. Но пока скрипач самозабвенно играет, забыв о том, где именно
он играет. И музыку в шуме наполняющейся таверны слышно все слабее
и слабее.
По стенам висят светильники из
выскобленных коровьих рогов. Внутри маленькая свечка, заставляет
сиять весь рог ровным пламенем и не коптит. От этих светильников
нет пугающих теней, которые наполняют дома от света открытого
пламени. И от светильников ничего не загорится. Что-то люди
все-таки умеют мастерить.
Стол рядом со входом – самое
неуютное место. И похоже сидеть спиной к двери тощему человеку в
засаленном камзоле очень неприятно. Он шевелит плечами, то и дело
ёжится и с трудом сдерживается, чтоб не оглядываться на
открывающуюся дверь. Его собеседник, огромный орк, тряхнул длинным
оселедцем. Его ладонь прижала перевернутый шлем, стоящий на трёх
зубцах. Обычно они грозно торчат в небо, но сейчас образуют удобную
подставку. Через трещину старой зарубки, потихоньку сочится вино,
на столе вытягивается лужица. Указательный палец второй руки с
длинным когтем покачивается в такт словам.