Ехали по Западному шоссе в направлении Алпертона. Пришлось сделать большой крюк через Кенсингтон, Фулем и Хаммерсмит, чтобы не соваться в огороженные африммские анклавы в Ноттинг-Хилле и Северном Кенсингтоне. Сама автомагистраль была свободна, зато чуть ли не на каждом съезде стояли баррикады с вооруженными жителями. На пересечении с Хэнгер-лейн мы, как нам объясняли, свернули с шоссе и проехали через Алпертон. По пути то и дело попадались припаркованные на обочине патрульные автомобили, возле которых дежурили по несколько десятков полицейских и миротворцы ООН в голубых касках.
У въезда в лагерь нас вновь остановили и допросили. В частности, спрашивали о причинах, побудивших нас бросить дом, и мерах предосторожности, предпринятых на время нашего отсутствия.
Я рассказал, что въезд на улицу забаррикадирован, в районе много военных и полиции, все двери в доме мы заперли, а ключи взяли с собой. Один из допрашивающих в это время делал пометки в записной книжке. Затем у меня спросили точный адрес и имена мужчин на баррикаде. Пока эти сведения передавали кому-то по телефону, мы ждали в машине. Наконец нас впустили, велев припарковаться за воротами и с вещами идти в центр приема беженцев.
Сам комплекс оказался дальше, чем мы думали, и, к нашему удивлению, состоял в основном из готовых домиков. Перед одним из них был стенд с надписями на нескольких языках, подсвеченный прожектором. Здесь вновь прибывшим предстояло разделиться: мужчин отправляли в так называемый «Распределитель D», а женщин и детей – в домик за стендом.
– Ну что, увидимся позже? – сказал я Изобель.
Она, наклонившись, коснулась губами моей щеки. Я поцеловал Салли. Затем они вошли в домик, а я остался один на один с чемоданом.
Указатели привели меня к «Распределителю D». Там мне велели сдать чемодан на досмотр и раздеться. Я нехотя подчинился, и вещи унесли. Потом меня отправили под горячий душ и заставили начисто вымыться. Выйдя из душа, я получил полотенце и какую-то грубую одежду. На вопрос, нельзя ли переодеться в свое, мне ответили отказом; тем не менее, на ночь разрешили взять пижаму.
Когда я оделся, меня проводили в скромно обставленный зал, в котором было полно мужчин самых разных рас примерно в равных пропорциях. Они сидели на скамейках, ели, курили и разговаривали.