– Ладно, – решился Менге, еще раз взглянув на хмурое небо. – Разделимся. Те, кто пойдет вперед, отдадут свои ургухи. Эва! – резко осек он жалобный ропот. – Кто замерзнуть боится – пускай остаются тут, с нами. Веселее будет.
Он хищно ощерился, глядя, как пастухи виновато отводят глаза и переминаются с ноги на ногу. Помолчав, добавил:
– И пускай заберут сосунков: молодняк по такой погоде держать тут нечего, померзнут.
– Эй, а как мы в одних безрукавках добираться будем? – в ужасе закричал Хэ.
Взгляд Менге сделался прямо-таки ощутимо неприятным, узкие глаза полузакрылись, а рука красноречиво легла на кнутовище:
– Глупый раб всегда сам скажет то, за что его высекут, – процедил он, и Хэ обеспокоенно втянул голову в плечи – как бы не оставили.
Раздвигая пастухов, вперед протиснулся Эсыг, напарник Менге. Его сивые нечесаные волосы были до сих пор заплетены в воинские косицы, хоть Эсыг уже и утратил это право, оставшись в последнем набеге без левой ступни.
– Ладно, Менге, пускай едут, – прогудел он, как из бочки. – Оставим еще пару кнутов, да больше и не надо, продержимся.
Все, затаив дыхание, уставились на старого воина: как бы не спугнуть неожиданную удачу! Один Тургх нетерпеливо приплясывал на месте. Этот рослый парень с хитроватыми глазами и копной курчавых волос всегда лез в заводилы, хоть и без особого толку. Он был прижитком – тем, кого мать прижила от чужака. То не считалось каким-то особым позором, поскольку его мать хоть и бедна, а юрте своей была хозяйка. Но для юношей с чистой кровью все же находилось занятие получше, чем топтаться на дальнем выпасе с калеками и рабами. Впрочем, Тургх, похоже, от этого не страдал. Как и от избытка скромности.
– Эсыг дело говорит! – выкрикнул он, не удержавшись. – Тут уж дело для настоящих мужчин! А слабаки пущай вертаются – под женскими-то юбками оно завсегда теплей!
– Тому петуху, что громче кукарекает, первому и в котел попасть, – хмыкнул Менге. – Вот и поглядим, что из тебя за мужчина. Остаешься ты, и… и ты. – Менге нарочито медленно оглядел замерших пастухов, заскорузлый палец описал полукруг и ткнул, конечно, в Илуге.
Остальные украдкой выдохнули, пряча проступающее на лицах облегчение. Никого бы не обрадовала такая участь – почти до самого дня Йом Тыгыз болтаться по промерзшей степи, а потом гнать в ледяную шугу упирающееся стадо. Только у Тургха было счастливое лицо нашедшего казну. Дурак человек, такой из одного пустого хвастовства сам себя высечет.