Эсыг запалил костер. В такую погоду глупо было бы пытаться отойти – стадо сбилось в плотный ком, подставив ветру лохматые бока с космами длинной грубой шерсти. В поисках крох тепла многие коровы и овцы уже стояли вплотную друг к другу, шумно дыша и складывая друг на друга печальные, терпеливые морды. Менге достал из мешка кожаный походный бурдюк, перелил в него воды из меха и сунул в разгорающийся огонь нагревательные камни.
Тургх и Илуге выбрали место посуше – там, где снежная поземка еще не превратилась, смешавшись с землей, в ледяную вязкую жижу, – и протянули над костром замерзающие пальцы. Какое-то время молчали, согреваясь, покачивая головами, сосредоточенно вбирая мгновения тепла.
– Да, давненько такого не было, – словно соглашаясь с ними, протянул Менге. – Почитай, пятнадцать лет хожу со скотом, а чтобы раньше, чем наступит месяц йом, – не помню. Бывало, в это время займутся дожди, – тоже не сладко, особенно когда дня три без продыху поливает… Степь развезет, всюду лужи, под ногами чавкает, молодняк увязает, мерзнет… Залезешь в войлоки, а снизу тоже подтекает, и мокро, и холодно – тьфу! И с места нельзя двинуться, пока не прояснит… А вот чтобы так, сразу, снегом завалило – не помню. У кхонгов – дальше на восток, такое случается, на ихних взгорьях. Ну так то выше гораздо, там уже и Крох-Ог начало берет… А у нас – нет. Плохая то примета. Ранняя будет зима и суровая, помяните мое слово. Одна ранняя зима – к беде, две – к вареной лебеде, а как три прийтить – тут и войне быть…
– Давай без своих вечных присказок, Менге, – оборвал Эсыг. – Нынче времена мирные. Десять зим, поди, не воюем. Джунгары только шалят, скот уворовывают, ну да это несерьезно, это у них мальки щеголяют. Кхонги тоже затихли, из своих каменных нор носа не кажут. И на юге, слышал я, свара между уварами и койцагами тоже закончилась вроде вничью…
– А из-за чего бились-то? – встрял Тургх.
– А пес их разберет, – сплюнул Эсыг. – Началось все с той старой истории с ичелугами, а потом пошло-поехало… Слышал я, последний раз из-за бабы свара у них вышла. Тьфу, песий народ и есть! Из-за одной бабы воинов на корм волкам двенадцать зим отправляли. А теперь затихли, обескровели. Ждут, пока ихние бабы новых нарожают.
– А ойраты, наши восточные соседи?
– Вот им-то кхонги и надавали по зубам в последний раз, – хохотнул Эсыг. – Из ойрата воин, что из крота – куница! Они ходить в набег не привыкли. Окраинное племя, одно слово. Это не то как нам: только успевай озираться! Подняли они на войлоках юнца говорливого, а тот и надумал кхонгские серебряные рудники разграбить. Знаете же, небось, что кхонги в своих горах норы роют, а в тех норах серебряные жилы текут. А уж как куют кхонгские кузнецы – глаз не оторвешь, хоть воину побрякушками тешиться и не пристало. Однако кхонги – они ведь не только побрякушки ковать горазды. Были бы более воинственными – давно бы нас под себя подмяли. А так, живут себе, только уж ты к ним не суйся. Вот и ойраты, как сунулись – так и высунулись. Правда, юнца своего обратно по частям принесли.