Волчье солнышко (Сборник) - страница 75

Шрифт
Интервал


Дверца открылась. Морлоков почти бегом пересек комнату и упал на колени перед огромной кроватью с балдахином.

– Это ты? – хриплым со сна голосом пробормотала Наташа. – Опять? Задушат они тебя когда-нибудь…

– Страшно. – Морлоков сел рядом с ней, прижал к груди ее голову. – Душат, давят, подкрадываются… За что? Я ведь не садист, не палач, у меня идея, слышишь, Наташка? – Наташа слышала это в сотый раз и потому молчала. – Натали, милая, это же так просто – все должны быть как все… Идеальное государство – это механизм, как когда-то у ацтеков, исполнительность и четкость, больше ничего не нужно, поэтому жизненно необходимо убирать всех, кто способен внести в механизм ноту разлада, и не важно, как называется эта нота – инициативность, сомнение, популярность в народе, свободомыслие, способность критически рассуждать, талант, гениальность и так далее… Я рыдал, когда повесили того бородатого, он был великий поэт, но он был и нота разлада… А другой был великий ученый, но он был диссонанс… Ну почему они не хотят меня понять и обзывают палачом и дураком? Глупые обвинения, какие у меня выдвигают, – это исключительно в целях стратегии. Глупость загадочна, порой сбивает с толку самых умных людей, с идиотскими обвинениями прямо-таки невозможно спорить и обсуждать их, дикая несуразность в паре с беспардонной ложью – это упряжка, способная обогнать все прочие и умчать на край света… Только бы не расшибло, только бы, только…

– Бедный, – сказала сонная и теплая Наташа, старательно моргая, чтобы не заснуть.

– Без страха нет и не может быть механизма – это отлично понимали и Иван Грозный, и Петр Первый. Петр Третий был преисполнен самых благих намерений, уничтожил тайную полицию, вводил вольности, свободу всем религиям, но вводил все это не кнутом и не плахой, вот его и скинули, а вдобавок ославили недоумком… Драть нужно было и топора не бояться… И Павел – тот здорово понимал насчет механизмов, но мало рубил голов, вот ему апоплексию и оформили. Победителю прощают все… И всех.

Он заплакал, обнял Наташу и жадно стал целовать, словно хотел растворить себя в ней, уйти, исчезнуть, не быть, растаять.

Наташа знала его насквозь, тем не менее по неисповедимо-дурацким законам женской логики, ничего не имеющей общего с подлинной логикой, она его любила. Может быть, даже хотела от него ребенка – кто их, дур, разберет?