провинившихся, которое тогда еще было довольно распространено.
Но дворянствующая Россия, и особенно офицерство, нового императора сильно не полюбила. Что касается офицерства, то оно возмущалось тем, что при Павле за разные промахи были уволены в отставку семь фельдмаршалов, триста генералов и огромное число обер-чинов, что при нем даже старших командиров бивали палками за халатность и ротозейство, что невозможно было явиться на вахт-парад со званого вечера, то есть в бальном костюме, задрапированном военным плащом, злоупотреблять полковыми суммами, то и дело проситься в отпуск, чесать языки в строю. Все перечисленные беспорядки Павел настойчиво преследовал и делом, например, при помощи своей трости, которую он называл «берлинкой», и словом, то есть посредством таких распоряжений, как: «Его императорское величество рекомендует господам офицерам санкт-петербургского гарнизона во время разводного учения стоять смирно, а не бегать и не шуметь», или таких поэтических приказов, как: «Лейб-гвардии Преображенского полку поручик Шепелев выключается в Елецкий мушкатерский полк за незнание своей должности, за лень и нерадение, к чему он привык в бытность его при Потемкине и Зубове, где вместо службы обращались в передней да в пляске».
Особенно же в войсках костили Павла за то, что он прямолинейно стремился привести Европу к вечному миру и, таким образом, обрекал офицерство на окаянное гарнизонное бытие и обычный оклад жалования против двойного по военному времени. И в самом деле, Павел нешуточно взялся за искоренение войн: он на одну треть сократил численность русской армии, предложил противоборствующим державам немедленно остановить военные действия, вообще повел романтическую внешнюю политику, в которой лишь то было не дельно и за глаза гарантировало неуспех, что, осуществляя ее, Павел опирался на общечеловеческие нравственные понятия, а не на особые политические, синтезированные Шекспиром в горьких гамлетовских словах:
Двух тысяч душ, десятков тысяч денег
Не жалко за какой-то сена клок.
По этой причине Павел, в частности, постоянно менял союзников, стремясь сотрудничать с теми, на чьей стороне была, по его мнению, справедливость, но европейские политики были слишком ветрены по отношению к ней, и санкт-петербургского Гамлета шатало от австрияков к туркам, от турок к англичанам, а от англичан даже к французам, которых он обвинял в «развратных правилах и буйственном воспалении рассудка» и вообще очень не одобрял. В конце концов Павел настолько разочаровался в своих политических партнерах, что предпринял прямо скандальный шаг, поместив в «Гамбургском корреспонденте» официальную картель