Это добавляло ей уверенности в себе. И ощущения уюта.
Все было именно так, как описал мистер Бриджертон, когда рассказывал о своей семье.
Люси знала, что может положиться на Гермиону. И Гермиона то же самое знала про нее. И Люси сомневалась, что в мире существует кто-то еще, о ком она могла бы так сказать.
Люси заставила себя вернуться к настоящему и посмотрела на мистера Бриджертона. Он спокойно стоял и разглядывал ее с вежливым любопытством. Люси почему-то охватила странная уверенность в том, что если бы она рассказала ему обо всем – о Гермионе, о брате Ричарде, о Феннсуорт-Эбби…
Он понял бы. Со стороны могло бы показаться, что вряд ли, – ведь он вырос в большой и дружной семье. Что он просто не может знать, что значит быть одиноким, когда не с кем перемолвиться словом. Но по каким-то признакам – вероятно, по его глазам, которые вдруг стали зелеными-зелеными, по его взгляду, который был буквально прикован к ее лицу…
Люси опять сглотнула. Боже, да что с ней такое? Она уже не может закончить собственные мысли!
– Я лишь желаю Гермионе счастья, – с трудом выговорила она. – Надеюсь, вы понимаете это.
Мистер Бриджертон кивнул и устремил взгляд туда, где сидели остальные участники пикника.
– Давайте присоединимся к ним, – предложил он и печально улыбнулся. – Думаю, мистеру Бербруку уже удалось скормить мисс Уотсон не менее трех кусков пирога.
Люси почувствовала, как у нее внутри начинает подниматься смех.
– О господи!
Мистер Бриджертон потрясающе бесстрастным тоном произнес:
– Мы должны вернуться хотя бы ради ее здоровья.
– Вы подумаете над тем, что я вам сказала? – спросила Люси, положив руку на его подставленный локоть.
– Подумаю, – кивнул он.
Люси чуть сильнее сжала его руку.
– Я уверена во всем этом. Обещаю вам, все будет хорошо. Никто не знает Гермиону лучше меня. И никто так долго не наблюдал за тем, как джентльмены пытались завоевать ее благосклонность и при этом терпели неудачи.
Мистер Бриджертон повернул голову, и их взгляды встретились. На мгновение оба остановились, и Люси догадалась, что он оценивает ее, как бы присматривается к ней, причем делает это в такой манере, что другой человек на ее месте почувствовал бы себя неловко.
Но только не она. И в этом заключалась наибольшая странность. Он смотрел на нее так, будто мог заглянуть в самые глубины ее души, а она не испытывала ни малейшего замешательства, как раз напротив: ей было… приятно.