– Вот как? – рассмеялся отец Патриун. – Давай продолжай, что с остальными священниками случилось?
– Через два дня, как мы в эту церквушку переехали, она еще со времен первых поселенцев – основателей Марсолы – стояла, отца Метафа медведь помял. Он и еще пара монахов из Дерга на телеге возвращались, а тут косолапый из леса выскочил да на него накинулся, остальных же и лапой не тронул. Двое других в лесах бесследно сгинули, наверное, их тоже зверье растерзало. Вот тут-то все служки и разбежались, один я да отец Курвэ остались.
– Помер аббат давно?
– Дней десять, как схоронили. Отошел тихо, во сне…
– Ладно, вьюноша, не горюй! Что было, того уже не воротишь. С проклятием мы разберемся, не первое проклятие, которое на святую братию накладывают! К себе ступай, дай старику с дороги вздремнуть, утро вечера мудренее! – произнес отец Патриун и укутался с головой в теплый плед.
Юноша быстро собрал кружки и котелок с остатками еще теплой настойки и покинул келью старика. Стоило двери закрыться, как Патриун откинул плед и, скрестив ноги, уселся на кровати. Рассказ юноши убедил священника лишь в двух вещах. Его приезд никак не связан со смертью священников, ведь аббат Курвэ умер, когда он был уже в пути, и намного позже того, как он получил приказ отправиться в далекую Марсолу. Что же касалось проклятия, то это лишь чья-то преступная игра, рассчитанная на суеверные страхи. Тому были три неоспоримых доказательства.
Во-первых, в церкви появился не шаман, а изгой племени или полукровка. Настоящий шаман никогда бы не переступил порог чужого святилища. По поверьям урвасов, для избранного общаться с духами предков нет большего греха, чем контакт с чужими богами. К тому же урвасские шаманы не носят медвежьих шлемов, их головной убор из шкур рыси, но поселенцы, естественно, не знали об этом. Ожерелья из пальцев, костей и ушей надевают лишь воины, и то перед боем, чтобы устрашить врага. Плевок на священный алтарь, как и на любой иной предмет, несущий на себе отпечаток соприкосновения с высшими силами, такое кощунство, что любой настоящий урвас скорее бы заклеил себе рот, нежели осмелился бы оросить алтарь слюною.
Во-вторых, никто не видел смерть осквернителя и его мертвое тело. Лжешамана отвели в лес, а там то ли потопили в болоте, то ли, отблагодарив звонкой монетой, отпустили. Если всерьез говорить о заговоре против церкви, то маркиз Вуянэ и его люди первые в числе подозреваемых.