– Этого даже осматривать не буду – девяностопроцентный ожог!
Фельдшер услужливо протянул врачу новую папиросу – и безымянного тут же вычеркнули из списка. Майор тянул лямку с 41 года – он знал, о чем говорил.
Через сутки, убирая в леске отмучившихся и относя их к траншеям (сколько по всей округе уже было подобных могил), санитары, подняв очередные носилки, вынуждены были остановиться – глаза сгоревшего распахнулись, он издал хватающее за душу первое за все это время стенание.
– Быть такого не может! – удивился майор, подогревающий себя (чтобы не упасть на ходу) трофейным коньяком-эрзацем. Дыша клопами, практик наклонился над принесенными носилками – и вынужден был констатировать – приговоренный жил. Только привычка позволила майору внимательно осмотреть этот череп с оскалившимися зубами – и тело с прилипшими к нему остатками комбинезона. Только опыт не позволил при этом задохнуться. Санитары, так же видавшие виды, в очередной раз возблагодарили судьбу за то, что они не воюют в проклятых железных гробах – а, следовательно, вполне может и случиться, дотянут и до конца бойни.
Тут же, в буром леске был созван консилиум – сам майор и две его помощницы, женщины-военврачи неопределенного возраста, в глазах которых просто остекленела собачья усталость. От верных помощниц за километр несло табаком и потом, не смотря на то, что они постоянно протирались спиртовым раствором.
Носилки переместились в хирургическую палатку. Все, что можно, с танкиста сняли. Все, что можно сделать – сделали. Облегчая страдания, операционные сестры не жалели мази Вишневского. Но даже они, накладывая повязки, постоянно отворачивались – смотреть на такое было попросту невозможно. Сохранившиеся глаза пациента при этом жили и свидетельствовали о запредельной боли.
Перед эвакуацией раненых в тыл, хирург отвлекся на минуту от своей мясной разделочной и подошел к танкисту, туловище и остатки лица которого уже покрывала пропитанная мазью марля.
Вновь раздались стон и какое-то горловое бульканье.
– Такого я еще не видывал. – признался врач, продувая очередную папиросу.
– Дня два-три, не больше. – проскрипела, так же из любопытства оказавшись рядом одна из женщин-медиков – и, отворачиваясь от коллеги, чтобы не дышать на него гнилыми зубами, тоже продула папиросу, вынося приговор. – Полный сепсис…