- Вырубился, козел! – возмутился
Дирак, раздраженно бросая инструмент на пол.
Поспешно закрыв глаза, я скрыл
собственное состояние и он, выругавшись, поднялся по лестнице
наверх. Мы находились в неуютном подвале под основным зданием, где
он жил. Оборудованное под пыточную помещение, очень ярко говорило о
садистском характере Газона. Кстати, служанка, которую отказался
насиловать, больше мне не встречалась и я старательно гнал мысли о
ее судьбе.
Выждав немного, позвенел кандалами,
рванул их изо всех сил, но порвать цепи не получилось. Боли я
теперь совершенно не чувствовал, однако, начало меняться
мировосприятие. Горящий на стене огонек в фонаре неожиданно стал
центром вселенной и был готов рассказать мне ее тайны. Требовалось
только освободить его и хорошенько накормить, например этим
проклятым домом и его хозяином. Разряд сильной боли от контроллера
частично вернул мне ясность сознания.
Пожелав Дираку мучительной гибели, я
расслабился, но сразу дернулся от промелькнувшей догадки. Боль от
контроллера была иной, чем раньше! Немедленно начал строить
реальные планы по убийству Газона и получил еще один разряд,
мучительный, корежащий, пробивающий даже через отрешенность, но мои
мысли не торопились рассыпаться в песок. Если страдания тела как-то
можно выдержать недолгое время, то вот разрушение осознанной
деятельности было непреодолимой преградой для меня. Как можно
что-то делать, когда даже цель, к которой идешь, пропадает в тумане
боли?
Теперь я смогу… Не знаю, что именно,
но контроллер вывел ползунок ощущений в максимальное положение и я
просто не выдержал, поспешно стирая малейшую мыслишку о вреде
Дираку. Медленно разжимающаяся хватка страданий постепенно
отпускала, а я старался думать о чем угодно, но не о призывателе. А
вот он обо мне вспомнил и развоплотил прямо с пыточного стола.
Позже, я еще один раз удостоился
жестокого внимания Газона, но смог успешно притвориться, что рвусь
в муках, не испытывая на самом деле страданий. Подобное лицедейство
далось чрезвычайно легко, одна лишь мысль, что он сможет найти
способ противодействовать моей защите, вгоняла в ужас. Теперь я
начал воспринимать этого человека, как персонификацию собственных
страхов. Повторение издевательств пугало, а долбаная карта
наказывала при попытках сопротивляться приказам или серьезных
размышлениях о вреде призывателю. Я мог его ненавидеть, не
соглашаться, думать о его смерти, но любая проба начать
действовать, натыкалась на блок в голове. Даже, если это действие
заключалось в детальной проработке планов.