Мы играли в «цукорий». Мы отступали от круга метров на десять и по очереди швыряли свою биту. Попасть в банку было несложно. Главное, так выбить ее из-под «цу-кория», чтобы камешек свалился в меловой круг. А это было великое искусство, которое давалось не многим. Игра была азартная, она разжигала страсти, сопровождалась криками, спорами, клятвами и мелким плутовством. И нередко прерывалась потасовкой, когда двор шел на двор…
Cсвою удачу… Но мне так и не удалось до конца испить сладкую чашу победителя – кто-то крикнул за спиной:
– «Дезертирка» вышла!
Я тут же был забыт. Все обернулись в сторону крыльца, на котором стояла девчонка в голубой косынке. Черными, чуть навыкате, глазами она беспокойно и настороженно ощупывала нас. Все соседи считали, что она красивая девочка, но я был убежден, что красивым человек не может считаться, если у него такие бараньи глаза. И такие волосы, похожие на растрепанную метлу дворника Захара…
Девочка поджала одну ногу, и все увидели протертую насквозь подошву старой туфельки. Губы ее скривились, и она произнесла негромко – вероятно, не хотела, чтобы ее кто-то слышал, кроме нас:
– Мне в школу надо…
Мальчишки многозначительно покачивали в руках тяжелые биты.
– …Если я опоздаю, меня будут ругать, – отчаянно добавила она и осторожно, точно пробуя пальцами ног воду, ступила на первую ступеньку.
– Давай! Давай! Спускайся, – злорадно подбадривали ее.
– Вы будете бросать в меня камни? – Она шмыгнула носом.
Все молчали. И без слов было ясно, что намерения ватаги в отношении девчонки не слишком миролюбивы…
Я же отчаянно старался схватить за хвост ускользающую удачу, что так внезапно свалилась на меня.
– Эй, Томка, ты видела, кто сейчас сбил «цукорий»?
– Ты дурак! И все вы дураки…
Она повела худенькими плечиками под стираным-перестираным платьем и спустилась с крыльца, глядя прямо перед собой.
Кто-то из нас первым пустил камень по асфальту, прямо под ноги девочке. Второй, третий… Камни, словно трассирующие пули, веером слетались к тому месту, куда ступали ее туфли. Девочка подпрыгивала, пропуская их под собой, и, не выдержав, побежала…
Все началось с того душного вечера, когда во дворе появился высокий мужчина в толстых очках. Это был отец Томки – Спартак Адигезалович Адигезалов. Все знали, что он ушел на фронт в самом начале войны. И вот вернулся. В очках и гимнастерке с латкой на локте. Неизвестно, кто первым пустил слух, что Спартак не просто вернулся, как возвращались раненые, а убежал с фронта, дезертировал. Потом мы долго гадали, кто же пустил этот слух – то ли горбатая Зейнаб, то ли тетка Марьям, которая продавала соседям вонючее хаши. Но слух такой был. А так как у всех соседей кто-то воевал или уже был убит или ранен, то слух этот не оставили без внимания.