Киселёв лишь снисходительно улыбнулся на мой пьяный пафос.
– Нет, правда! – настаивала я. – Ты не понимаешь. Я каждый день хотела умереть. То есть не хотела жить, это же немножко другое? Варианты там всякие самоубиться я не искала, но… А ты пришёл, вытянул меня на берег, накачал этим гадким пивом и мне полегчало. Мне хочется жить! Понимаешь? Ты – настоящий друг. Ты – единственный друг.
– Слушай, Энжи, есть и другие способы, если что. От них полегчает ещё больше. Ты не просто захочешь жить, ты летать захочешь.
Даже с поплывшим сознанием я поняла, что имел в виду Руслан под другими способами, ибо такое не впервые. Да и по карману джинсов он похлопал с конкретным намёком.
Он время от времени предлагает мне попробовать травку, не назойливо, даже вскользь, то как спасение от хандры, то ради нового опыта, то просто за компанию. И всегда за это получает подзатыльник.
– Вот что ты за человек, Киселёв? – скривилась я.
– Как это – что за человек? Я лучший и единственный друг, сама сказала.
– Такой момент испортил! Я тебе о высоком, а ты… есть другие способы, – передразнила его я.
– Да ладно тебе, Энжи. Ты не пробовала и не знаешь, так что как ты можешь судить? И великие умы травкой не гнушались. Тот же Кастанеда употреблял мескалин, чтобы познать себя в мире и мир в себе. А если б Льюис Кэрролл не принимал опиум…
– Ой всё, Киселёв. Давай лучше спать, а то поссоримся.
Меня и правда сморило, да и сквозь опущенные жалюзи пробивались полоски утреннего света.
– Двадцать минут седьмого, – констатировал Руслан, – самое время ложиться спать.
Стелить для него отдельно мне было лень, так что оба устроились на разобранном диване прямо в гостиной и тотчас провалились в тяжёлый хмельной сон. Однако недолгий.
И десяти утра не было, как нас разбудил шум: грубый, резкий окрик, голоса, шаги и, вроде, какая-то музыка. Точнее, меня разбудил – Киселёв продолжал дрыхнуть как ни в чём не бывало.
Я испуганно вскочила и захлопала глазами, сидя на диване.
В дверях стоял незнакомый мужчина, высокий брюнет, лет на пять меня старше, в тёмно-сером костюме и белой рубашке. Такой, в общем-то, ничего, очень ничего, даже для моего придирчивого вкуса. Только вот кто это и как он тут оказался?
Я уставилась на него во все глаза, не в силах вымолвить и слова от потрясения.