Он замолчал и надолго присосался к бокалу.
– Скот, – сказала Джулиана.
– Ага, – расплылся Штенгер. – Вот именно, родная. Алехин, вы согласны, что истина – это в первую очередь нечто неизменное, вечное? (Я неопределенно кивнул). Нечто неизменное и вечное… А таковым в первую очередь является скотство. Рушились империи, провозгласившие себя вечными, грязные деревушки превращались в столицы охватывавших полмира государств, исчезали народы, языки, идеи, религии, моды, династии, литературные течения и научные школы, но во все времена, при любом обществе, будь то душная тирания или расцвет демократии, люди жрали вино и лапали баб, предпочитая эти занятия всем остальным. Спрашивается, что в таком случае основа основ? Я могу быть ярым монархистом, Несхепс – теократом, Алехин – атеистом и анархистом, и мы перегрызем друг другу глотки за свои убеждения, но вот мы все трое смотрим на тебя, обворожительная, – он сделал галантный жест в сторону Джулианы, – и наши мысли удивительно схожи… Вот и нашлось нечто, прочно объединившее нас троих, таких разных.
– Ну, Макс, – смущенно улыбнулся Несхепс. – Вы всегда излишне конкретизируете. Мы все уважаем нашу Джулиану, этикет, наконец…
– Этикет – нечто преходящее, – пророкотал Штенгер. – Было время, когда за прелюбодеяние карали так, что и подумать страшно, – к примеру, Дракула, господарь Влад Цепеш. А через пару сотен лет даме из высшего общества считалось в высшей степени неприличным не иметь любовника. Не бойтесь быть самим собой, мой застенчивый друг. Философия за вас. Вся история человечества – это потуги скота скрыть свое скотство более или менее удачными способами. И тот социум, что не скрывал своего скотства, как правило, добивался больших успехов в различных областях.
– А чем кончал такой социум? – поинтересовался я.
– Скотством, Алехин, скотством, – мило улыбнулся Штенгер. – То есть тем, с чего начинал, что поддерживал, к чему стремился.
– Мне попался на дороге броне-вик, – сказал я. – Жуткая, знаете ли, картина.
– Об этом и говорить не стоит, – отмахнулся Штенгер. – Сборище самоотверженных идиотов, считающих, что только им известны рецепты борьбы за всеобщее счастье. Во все времена хватало самоуверенных и самозваных благодетелей. Можем ли мы упрекать вурдалаков?
Я насторожился.
– Можем, – сказал Несхепс. – Мне что-то не нравится, когда мне хотят перегрызть глотку.