Глава IV
В БАНДИТСКОМ ЛОГОВЕ
Логово оказалось ничего себе. Оно и внутри было похоже на старинный терем. Хотя, по правде, мы эти терема ни снаружи, ни внутри живьем никогда не видели. Только на картинках да в кино. Но и сейчас нам осмотреться не дали. Баба Яга, как только мы вошли в дом, сказала:
– Будете жить в комнате для гостей. На втором этаже.
– Мы не собираемся у вас жить, – сказал я. – У нас свой дом есть.
– А вас никто и не спрашивает. Марш наверх, двумя ногами сразу! Вот так, – и она, грохоча сапогами, запрыгала по ступеням, будто у нее были связаны ноги.
Мы переглянулись, выпучив глаза. Алешка постучал себя пальцем по лбу. Я с ним согласился.
Но у Бабы Яги было свое на уме. Она скакала по лестнице и приговаривала в такт прыжкам:
– Это уп-раж-нение прек-рас-но раз-ви-вает икроножные мышцы, – последние два слова она проговорила нормально, потому что уже доскакала до площадки и остановилась перед дверью.
– Двери открывать только ногами! Вот так! – и она, подпрыгнув, ахнула сапогами в дверь.
Та с треском распахнулась, и за ней что-то упало. И послышался недовольный мужской голос:
– Мама, вы опять за свое!
Мы мигом взбежали по лестнице – посмотреть, что там грохнулось.
За распахнутой дверью вставал с пола, приложив руку ко лбу, толстенький мужчина, похожий на Карлсона без пропеллера. Он был в клетчатой рубашке и широких цветных подтяжках на пуговицах.
– А это еще кто? – спросил он про нас.
– Это дети Августа, – забредила старушка. – Он подарил их мне. Я возьмусь за их воспитание.
– Не надо, мама, – попросил Карлсон, – у нас и так уже все двери расшатаны. Отведите их в комнату и уложите спать. А ты, Карпухин, – это он приказал маленькому и толстому, – будешь их стеречь, чтобы не удрали.
– Я не Карпухин, – обиделся тот. – Я Алехин.
– И чего я вас все время путаю? – огорчился Карлсон. – Вы же такие разные.
Действительно, они были разные. Один – маленький и толстый, а другой худой и длинный. Один – чаще всего веселый, а другой – чаще всего злой. У одного шнурки на ботинках все время развязывались, и он постоянно из-за этого спотыкался. А у другого, – наоборот, затягивались в мертвые узлы. И он все время ругался, пытаясь их распутать. Словом, совсем разные. Но чем-то очень похожие. Может, тем, что оба одинаково неправильно говорили. Алехин говорил «мармалад», а Карпухин – «вармишель». Толстый говорил «тубаретка», а худой – «скрипя сердцем». Но это не главное, что делало их похожими друг на друга. И мы долго не могли это понять. А потом догадались. Но гораздо позже…