— Занять оборону!
Опять ударили по ушам пробои открывающихся могил — и сержант
выматерился, вытирая вспотевший на морозе лоб. Где же подкрепление?
Опытному вояке было страшно, хотя это была далеко не первая
зачистка. Слишком много нежити успело здесь переродиться и созреть.
Слишком мало у него людей. Сержант Тержок посмотрел на волшебницу,
выставившую вперед дрожащую руку, подмигнул, чтобы поддержать, —
ой, не здесь тебе надо быть, девонька, детей бы тебе растить да за
домом ухаживать — и скомандовал:
— Огонь!
Урдова́ры словно ждали этой команды: с верещанием начали
срываться с места и набрасываться на защиту, корчась в пламени. На
горящих собратьев прыгали следующие: десятки тварей пытались
проломить щит массой.
Сержант размахнулся, бросил в месиво из нежити гранату, присел,
хотя в этом не было необходимости. Прогремел взрыв, и щит заляпало
черными ошметками. Огляделся: его ребята сосредоточенно поливали
урдова́ров огнем. Бледная волшебница вцепилась в амулет-накопитель:
бой шел уже больше двух часов, и от нее зависело, продержится ли
отряд до прихода подкрепления или их всех сожрут. Полчища тварей
все не заканчивались, зеленоватые пасти щелкали вокруг, царапая
щит, издавая тоненький плач, и казалось, что все это — какой-то
безумный кошмарный сон.
— Сержант, слышите?
Тержок повернул голову: с десяток тварей сорвалось с места и
бросилось к выходу с кладбища, где раздавался шум подъезжающих
машин. Вместе со светом фар в той стороне начало растекаться
голубоватое сияние.
— Наконец-то. Подкрепление.
— Еще усилие, бойцы! Помощь идет!
Девушка с облегчением всхлипнула. Снова заревело пламя. Щит
постепенно уменьшался — на ладонь, на две, — и сужался круг солдат.
Еще немного продержаться, и будет легче. Кто же знал, что обычный
проверяющий отряд наткнется на такое гнездо урдова́ров?
Через несколько минут ладони сержанта потеплели, а в душе начало
разливаться спокойствие. Солдаты повеселели, то и дело оглядываясь
на выход. Оттуда в окружении бойцов шел, загребая ногами снег,
старенький и щупленький служитель Триединого, сосредоточенно бьющий
в маленький колокол и что-то напевающий, — звон этот расходился от
него голубоватыми волнами, и нежить замирала. Вяло трепыхалась на
снегу, как засыпающая рыба, — и со следующим ударом растекалась
черной жижей.