Не сложно представить, что услышала и поняла из его слов влюбленная девочка. Рианна буквально уговаривала отца дать разрешение на операцию. Пусть господин Карвалье и финансировал исследование, он вовсе не горел желанием рисковать жизнью своей дочери. Он хотел, чтобы врачи нашли больных с подобной проблемой и сначала прооперировали их. Так сказать, набили руку, хотел убедиться, что методика сработает и не навредит его дочери. Нормальное и вполне обоснованное желание, но Рианна уговорила отца на риск, ведь она верила Стефану и надеялась, что когда она сможет ходить, они сыграют свадьбу. Чего же хотел сам Стефан? Думаю, славы, если бы у него получилось, звание академика и премия от короля была бы у него в кармане. Но у него не получилось, Рин не пошла ни через три месяца, ни через полгода, ни через год.
Мечты девушки разрушились в одно мгновение, когда консилиум из десяти докторов и академиков пришёл к выводу, что Рианна больше никогда не сможет ходить. Один отец поддержал дочь, Стефан же потерял к ней всякий интерес, как к неудавшемуся эксперименту и стал приходить реже. Рианна сгорала от своих чувств и безнадеги и в какое-то мгновение сгорела, и на ее месте появилась я.
Смотря в его глаза, я поняла, почему все внутри дрожало от упоминания доктора. Поняла, почему после моих обычных слёз Сью приказала позвать врача, и почему Элла и отец тоже говорили об этом. Они знают, что Рин в него влюблена, и как могут, хотят подбодрить ее, не понимая, что так делают лишь хуже.
Смотря на Стефана, такого чужого и отвратительного для меня, но такого родного и желанного для Рин, я впервые смогла отделить ее от себя. Весь день, пока я говорила с местными обитателями, гуляла по городу, у меня было такое ощущение, что я всегда здесь жила, хотя это не так. Ощущение какой-то связи, из-за воспоминаний и той доброты и заботы, которой меня окружили такие знакомые незнакомцы. Именно сейчас я поняла, что чужда этому миру и даже телу. При этом чужда настолько, что появившееся желание воздать этой мрази, уничтожившей настоящую Рин, по заслугам вызвало у меня такой же припадок, что и в том душном классе в день святого Валентина. Воздуха не стало, подобно выброшенной на сушу рыбе я открывала и закрывала рот, борясь с подбирающейся ко мне истерикой.