По деревне разнесся слух: Иван прислал-таки Нюре письмо. Источником слуха была Нинка Курзова, ближайшая подруга Нюры и ее доверенное лицо. Она по секрету Тайке Горшковой рассказала, а та по секрету Надьке Косорукой, а Надька опять же по секрету соседкам ближним и дальним, и так разошлось, будто Нюра приходила к Нинке и читала ей письмо, будто только что полученное. По виду письмо вроде как настоящее. С адресом, с указанием, что передать в личные руки, и штемпель почтовый приляпан, но почерк-то, Нинка знает, без сомнения, Нюркин.
Бабы сперва долго не верили, потом решили, что Нюрка от всех своих несчастий в уме пошатнулась, и стали, иные не без ехидства, а прочие по простодушию, приставать, мол, если твой мужик объявился и пишет, то не только Нинке, а и нам почитала бы. Нюра сперва отнекивалась, а потом согласилась.
Вечером, в субботу, после бани, сошлось у Нюры в избе все женское население. Пришли Нинка с дитем, Тайка с двумя. Пришла баба Дуня с фляжкой самогона. Добавились две девушки-близняшки Манька и Зинка Четоровы, Надька Косорукая и Клавдя, чернявая баба из эвакуированных, по прозвищу Чернота. Про Черноту говорили, что она сидела в лагере по уголовному делу, с тех пор хранит на себе разные наколки, одна, главная, на животе: «Здесь лежал мой милый». Была она баба безвредная, но от здешних отличалась и видом, и ухватками, тем, что всегда курила толстые и неумело слепленные самокрутки, а чувство удивления выражала восклицанием: «Ехтиёх!» Что означало, кажется: «Эх, ты, ох!»
Сошлись бабы в Нюриной избе с вежливыми недоверчивыми улыбками. Кто затем, чтобы потом посмеяться, кто – просто провести время нескучно.
Расселись кто где. Нюра, не пожалев керосину, засветила лампу семилинейную, фитиль открутила до самого яркого. Развернула треугольник, разгладила аккуратно, осмотрела слушательниц и начала, волнуясь: «Привет из Энской части! Здравствуйте, Нюра! Добрый день или вечер. С фронтовым армейским приветом к вам ваш Иван.
Извините, что долго не писал, постольку, поскольку был занятый уничтожением немецко-фашистских захватчиков, которые вероломно напали на нашу страну, убивают стариков и старух, насильничают и вообще ведут себя безобразным способом, как настоящие свиньи. Приходится вести против них неравные воздушные бои, летая на всяческих аэропланах со стрельбою из пулемета. За время, что мы с вами не виделись, удалось мне в неравном воздушном бою подстрелить несколько бомбовозов, а также живую силу и танков противника. Только вы не думайте, что я только летаю и только стреляю по бомбовозам, или по танкам, или по живой силе противника, а о вас никогда не думаю. Нет, любимая наша Нюра, летая на аэропланах и ведя смертельные схватки в неравном воздушном бою, я постоянно воспоминаю вашу фигуру, ваши глаза, и щечки, и носик, как мы с вами жили, целовались и миловались для совместного счастья. И все это я когда вспоминаю, то любовь моя к вам, милая Нюра, возрастает с еще большею зверскою силой, и так же – ненависть к фашисту-врагу. Также я думаю и уверен впоследствии, что вы меня тоже со временем не забываете, думаете обо мне, как я здесь сражаюсь, и беспокоитесь за мою молодую жизнь и здоровье. А я тоже за вашу. На этом сердечно заканчиваю, жду ответа, как соловей лета, и желаю вам всего хорошего в вашей молодой и цветущей жизни, ваш муж Иван».