– Навались, подешевело! Полный комплект сочинений за один червонец.
Парень был местным фотографом. Сегодня его продукция пользовалась небывалым спросом. Гошка тоже решил запастись новинками фотоискусства. На всякий случай. Он вынул деньги.
– Дай.
– Все, – сказал фотограф, – пива нет, ресторан закрыт. Осталась одна пачка – самому пригодится. Я тоже сдаю.
Вышел толстый учитель в чесучовом пиджаке и неожиданно тонким голосом сказал:
– Заходите.
Все пошли. В коридоре фотограф догнал Гошку и тронул его за рукав:
– Четвертной дашь?
Раздумывать было некогда, Гошка сунул ему двадцатипятирублевку. Рассаживались долго. Взрослые люди с трудом помещались за детскими партами. Гошка сел за третью парту. Фотограф сел рядом.
– Вдруг чего, дашь мне сочинение, – сказал он.
Гошка не ответил. Ученики завороженными глазами следили за учителем, пухлые пальцы которого слишком медленно разрывали пакет. Но вот он написал на доске первую тему, и Гошка облегченно вздохнул. «Молодая гвардия». Эту книгу Гошка знал хорошо.
Всего было четыре темы. Фотограф долго думал, на какой из них остановиться, и не остановился ни на одной.
– Слышь, дай мне Тургенева, – шепнул он Гошке.
– Полсотни, – сказал Гошка.
– Я ж тебе за двадцать пять.
– Подорожали.
Фотограф помолчал, подумал, но пятьдесят рублей пожалел. Он заглянул в Гошкину тетрадь.
– За два одинаковых сочинения оба автора получат по двойке, – глядя в потолок, сказал всевидящий учитель.
Гошка отодвинулся. Фотограф почесал в затылке и – делать нечего – взялся за сочинение. Некоторое время молча скрипел пером, потом ткнул Гошку в бок:
– Слышь, как пишется «патриот» – через два «т»?
– Пять рублей, – предложил Гошка.
– Шкура, – сказал фотограф и обиженно отвернулся.
В начале июня неожиданно приехал досрочно демобилизованный Аркаша Марочкин. Уезжал простым человеком, а вернулся ефрейтором. Привез Аркаша матери подарки: полушалок чисто шерстяной, отрез на платье и еще кое-чего по мелочи. Было чего рассказать. Когда выключили электричество, Тихоновна засветила керосиновую лампу, и долго еще желтели два окна в доме Марочкиных.
Утром Аркаша не торопясь умылся, позавтракал и, приведя себя в порядок, вышел на крыльцо.
Лизка, которая вот уже полтора часа ковыряла мизинцем трухлявую штакетину в Аркашиной калитке, кинулась к долгожданному: